Мои литературные святцы. Геннадий Красухин

я, конечно, и о том, что был он в руководстве Союза писателей, а в 1953—1959 годах и его первым секретарём. Что он опубликовал статью против Пастернака ещё задолго до кампании с «Доктором Живаго». Что он переводил стихи Мао Цзедуна. Наконец, нисколько не удивился, увидев его подпись в «Правде» под письмом против Сахарова и Солженицына в августе 1973-го.

      Хотя, мне кажется, что подпись свою он поставил вряд ли с большой охотой. Он умрёт через 10 лет – 14 июня 1983 года. Но и тогда в 1973-м был уже в солидном возрасте. А мне показалось в 1970-м, когда мы общались, что ему безумно хочется замолить свои грехи, которых было у него немало.

      Но не хватило решимости отказаться. Прошлое подсказывало ему, что может сделать советская власть с отступником.

      Мне он много рассказывал про своё окружение. Он презирал большинство тех, кто заслуживает презрение. Вспоминал, что помогал Ахматовой.

      Сталина, который дал ему две сталинских премии – одну за песни в 1946-м, другую за бездарный сборник стихов «Миру – мир!» в 1950-м, при ком он был ответственным редактором «Огонька», ректором Литературного института, членом Центральной ревизионной комиссии партии, – так вот Сталина он не любил. Вспоминал о нём, как о злодее и душителе талантов. Старался откликнуться на какие-то новые веяния. Например, хорошо мне говорил о Вознесенском и Ахмадулиной. Я не был их горячим поклонником, но оценил его доброе расположение.

      Я просмотрел сейчас его стихи. Подъём его поэзии приходится на войну. Тогда многие стали писать лучше, чем писали до неё. Но большинство после войны словно растеряли свои способности. Относится это и к Суркову. Хотя вот стихотворение 1951 года. По мне – пристойное:

      Когда устану или затоскую,

      Взгляну в глаза, как в прозелень морскую,

      Уйдёт усталость, и тоска отпрянет,

      И на душе заметно легче станет.

      Вот так вся жизнь – то хлопоты, то войны.

      И дни без войн, как прежде, беспокойны:

      Сегодня в Минске, завтра в Тегеране, —

      Попробуй встречу загадай заране.

      А сколько в суматохе каждой встречи

      Признаний выпало из нашей речи!

      А сколько мы, прощаясь на вокзале,

      Заветных слов друг другу не сказали!

      За встречами, за проводами теми

      Невозвратимо пролетело время.

      Мы в тишине вдвоём не насиделись

      Как следует в глаза не нагляделись.

      И всё ж, мой друг, сомненьями не мучась,

      Не злясь на эту кочевую участь

      Взгляни в глаза мне, глаз не опуская,

      Они всё те же – как волна морская.

***

      И вот я лежу. Существую. Вставать мне пока не надо. Да и что значит вставать? Это значит немного поползать по комнате или с писком отдаться всяческому тёплому кутанью, чтобы после, сидя у кого-нибудь на руках, переплыть через множество комнат и даже появиться ненадолго на улице. Вот это я уже помню: тот короткий период, когда я едва лишь начинал ходить и на прогулку носили меня на руках. Сколько мне было?