Жуга. Осенний лис. Дмитрий Скирюк

Из разбитого носа его текла кровь. Завидев Яцека, он кивнул и попытался сесть.

      – Ты цел? – обеспокоенно спросил звонарь.

      – Вроде… – прохрипел Жуга, откашлялся, сел и поморщился. – Нога вот только…

      Он осторожно поставил девочку на ноги, отряхнул на ней простое саржевое платьице. Хмуро оглядел растерянные, бледные лица столпившихся вокруг горожан.

      – Чей ребёнок?

      Люди молчали. Жуга уже хотел повторить свой вопрос, но вовремя сообразил, что его опять не понимают.

      – Чья девочка? – коверкая слова, спросил он по-немецки.

      – Это Магда, – дрожащим голосом сказала какая-то женщина, – прачки Анны-Марии дочка… Господи боже! Давайте я отведу её домой.

      Жуга встал, поморщился, ступив на больную ногу. Поглядел на обломки лесов. Девочка стояла рядом, доверчиво держа его за руку тёплой ладошкой, не хотела отпускать.

      – Хорошо, – кивнул он.

      Девочку увели. Люди потихоньку расходились, обсуждая происшествие, и вскоре на площади остались только Яцек и Жуга.

      – У тебя кровь течёт, – сказал Яцек.

      – Да? – Жуга осторожно потрогал распухший нос. – А, верно… Тут есть где умыться? Колодец какой-нибудь там…

      – Вот что, – предложил Яцек. – Я тут неподалёку живу, вон в том доме. Пошли ко мне. Тебе всё равно пока идти некуда.

      Жуга помолчал, задумчиво глядя на испачканные кровью пальцы. Кивнул.

      – Что ж, пошли, пожалуй.

* * *

      Яцек обитал под крышей высокого каменного дома, что принадлежал вдове пекаря Эриха Мютцеля, Гертруде Мютцель. Сама хозяйка, дородная женщина почтенных лет, занимала второй этаж. Третий этаж и мансарды сдавались внаём. Внизу была пекарня. Яцек и Жуга вошли и поднялись наверх.

      – Садись. – Яцек кивнул в сторону кровати и потащил с полки большой фаянсовый кувшин. – Я сейчас за водой сбегаю.

      Жуга сел и огляделся.

      Низкая, но довольно длинная комната, где двух стен не было вовсе – лишь скошенный на угол потолок, – была обставлена просто: стол, стул, застеленная одеялом шаткая кровать, шкаф для одежды и большой, окованный железными полосами сундук с пожитками. В углу, на колченогой табуретке примостился таз для умывания. На столе, в закапанной воском бутыли торчал огарок свечи. Справа углом выпирала из стены печная труба. Окно вело на крышу.

      – Я и не знал, что на чердаке можно жить, – сказал Жуга, когда Яцек вернулся. – Сколько ты платишь хозяйке?

      – За мансарду? – Яцек поставил кувшин на стол и вытер руки о штаны. – Талер в месяц.

      – Ну, это не деньги…

      – Так ведь и это не жильё, – грустно улыбнулся тот. – Летом жарко, зимой холодно, если только печь в пекарне не топят. Готовить, опять же, негде.

      Жуга стянул рубаху, нагнулся над тазом, подставил сложенные лодочкой ладони: «Лей». Долго, фыркая, умывался, вытерся протянутым полотенцем. Вода в тазу порозовела.

      Яцек во все глаза смотрел на спину Жуги, где изгибался неровной дугой рваный белый шрам.

      – Это откуда?

      Жуга