Жуга. Осенний лис. Дмитрий Скирюк

ена. К новому изданию я настолько серьёзно переработал текст, что впору говорить о второй авторской редакции. Велико было желание вообще всё переписать, но я отказался от этого соблазна. Что сделано, то сделано.

      Глядя с высоты прожитых лет на себя, двадцатилетнего, я вижу порывистого, угловатого, но яркого и самобытного автора. Главной трудностью оказалось сохранить эту «непричёсанность», которая выделяет книгу из ряда ей подобных и за которую, вероятно, её до сих пор хвалят и ругают. Конечно, мой дебютный роман несовершенен, но почему-то именно он остаётся самым популярным из всего, что написано мной. Может быть, причина в этой самой «несовершенности»? Искренность чувств, свежесть подачи, обаяние юности, желание раздвинуть каноны жанра, попробовать новое, пусть даже в ущерб читательскому восприятию, – вот главные достоинства этого романа.

      Всему своё время. Тогдашний «я» не смог довести его до ума: ему не хватило знаний и опыта, он был слишком упрям и самоуверен. Но сегодняшний «я» ни за что не написал бы подобный роман: он разучился смотреть на мир так наивно и восторженно. И это прекрасно, что сегодня мы встретились и поладили, хотя это было нелегко.

      А теперь читайте. Предисловие не должно быть длинным.

      Искренне ваш

      Дмитрий Скирюк

      Оправа: Говорящий

1

      Человек на вершине холма наблюдал, как рождается день.

      Он сидел здесь неподвижный, словно камень, на фоне медленно светлеющего неба. Казалось, он возник ниоткуда, будто родился этой ночью – лишь только первые лучи рассвета тронули макушку старого холма, а там уже маячил этот тёмный силуэт. У ног человека лежали мешок и посох, за спиной был приторочен меч.

      Минуло полчаса. И час. И полтора. Июльское солнце выпило росу, воздух потеплел. Утренний туман пополз в овраг. Поднявшийся ветер зашуршал листвой, волнами всколыхнул высокую траву, коснулся длинных спутанных волос человека на холме.

      Человек не шевелился. Он ждал.

      От леса, зеленеющего невдалеке, отделилось маленькое тёмное пятно. Помедлило, пересекло дорогу и двинулось через луга к холму, постепенно увеличиваясь. Вскоре можно было различить – по лугу шёл медведь. Приблизился – огромный, бурый, косматый, долгое мгновение смотрел на человека пристально и цепко, словно спрашивал, затем уселся прямо где стоял, на склоне, в двух шагах от человека.

      «Зачем позвал?»

      Вопрос растаял в воздухе, прежде чем он был произнесён, осталось только эхо. Но человек его услышал.

      – Мне нужен твой совет, – сказал он вслух и, помолчав, добавил: – Я знаю, если ты пришёл, значит, согласен мне помочь.

      «Ты знаешь, что тебе придётся заплатить?»

      – Я знаю. – Человек кивнул.

      Медведь уселся поудобнее, затем и вовсе лёг на траву. Вздохнул.

      «Рассказывай».

      – Какая будет плата?

      «О плате поговорим потом. Рассказывай».

      – С чего начать?

      «С начала».

      Человек задумался. Взъерошил рукой непослушные рыжие волосы.

      – Это будет долгая история, – сказал он. – Хватит у тебя терпения и сил дослушать до конца? Я слышал, будто вы должны есть сутками, с утра до вечера…

      Медведь в ответ на это лишь нетерпеливо отмахнулся.

      «Времени у нас достаточно, – сказал он. – Ты выбрал земляничную поляну – это хорошо. К тому же я чую мёд в твоём мешке».

      – Да, я принёс.

      «Тогда начнём».

Жуга

      Вечерело.

      Красное закатное солнце, медлительное в середине лета, уходя за горизонт, последними мягкими лучами освещало пологие уступы Хоратских гор. Тёмный хвойный лес на их склонах казался издали пушистой шубой, которой закат придал дивный оттенок старого вина. Лесные птицы сбивчиво и спешно допевали дневные песни, и где-то в чаще ухнул, просыпаясь, филин – птица мудрая и мрачная: для него начиналось время охоты.

      За узким ручьём, посреди зеленеющей долины притулилась деревушка – десятка полтора глинобитных домиков, крытых золотистой соломой, ветхие, но ещё прямые плетни, увитые хмелем и вьюнком и увенчанные крынками и горшками, хлевы, сараи, деревянная церквушка и придорожная корчма, немногим уступающая ей в размерах. Квохтали куры, мычала скотина, но не громко и суматошно, а спокойно, с ленцой. Бранились две хозяйки, что-то не поделившие. Детей на улицах не было – вечер, большинство же мужчин, влекомые жаждой, желанием почесать языки и быть подальше от сварливых жён, спешили навестить корчму. Трое-четверо из них уже подпирали спинами столбики навеса, выйдя то ли проветриться, то ли просто от нечего делать. За околицей начинались зеленеющие поля – начинались и тянулись на юг и на запад, сменяясь тёмной зеленью лугов и длинными островами ещё более тёмного леса. Всё дышало миром и спокойствием.

      По пыльной жёлтой ленте дороги, спускавшейся в долину с горных склонов, пружинистой походкой пастуха-горца шёл юноша с котомкой за плечами. Правая его рука сжимала гладкий ясеневый