Легкие следы. Светлана Сухомизская

славы и не добьешься, но на свой бутерброд… не с икрой, конечно, но с хорошей сырокопченой колбасой – точно заработаешь…

      – Да я бы с удовольствием, – печально сказала я, – но что-то как-то… Впрочем, неважно…

      Мне не слишком хотелось рассказывать Станиславскому о моих неудачных попытках вырваться из тесных телевизионных коридоров на широкие просторы кинопавильонов.

      Впрочем, божество не заметило моей сердечной смуты, а я, как всякий человек, переживший на своем веку кучу разочарований, уже научилась отгонять от себя неприятные воспоминания с истекшим сроком годности.

      Станиславский натянул футболку на свой безупречный античный торс и достал из кармана пиджака мобильник. Удивительно, но божеству понадобилось такси – не золотая колесница на крылатых конях, и даже не лимузин к подъезду.

      – Какой у тебя адрес? – вдруг спросил Станиславский, прикрыв телефон рукой.

      – Мой? Зачем?

      – Улицу назови!

      – Котельническая набережная один-дробь-пятнадцать, – смущенно сказала я.

      – Ого! – Станиславский поднял брови и повторил мои слова в трубку.

      Скрипнула дверь. Я обернулась. На пороге гримерки возникла любительница черепов:

      – Ну что, едем?

      – Мы еще не закончили с интервью. Сейчас еще с фотографом надо договориться. Так что езжайте без меня.

      Девица посмотрела на меня с подозрением. Уложенная за ухо сигарета делала ее похожей на представительницу какого-то дикого племени.

      – Ну, ладно. Вы только не забудьте прислать экземпляр газеты, когда интервью выйдет… как вас там… Фрося! Всем пока!

      Дверь захлопнулась. На мой вопросительный взгляд Станиславский пожал плечами и ответил вполголоса:

      – Пришлось сказать ей, что ты журналистка из газеты «Культурная жизнь». Она отличный администратор, я без нее как без рук, без ног и даже без головы, но у нее, к сожалению, есть один дурацкий пунктик. Она отчего-то решила, что в ее обязанности входит следить за моим моральным обликом, и поскольку я не могу ни разубедить ее, ни уволить, я стараюсь, чтобы она поменьше знала о моей личной жизни.

      Вместо того, чтобы поинтересоваться, означает ли ложь относительно цели моего появления в его гримерке, что моя особа является частью его личной жизни, я сказала:

      – Спасибо, конечно, что заказал мне такси, но я, вообще-то, собиралась ехать на метро.

      – Со всем этим добром? – и Станиславский широким жестом обвел комнату.

      – С каким еще добром?

      – С цветами, конечно? Или тебе кресло тоже понравилось? Можешь забрать, если хочешь. Такая вещь, разумеется, украсит любой интерьер.

      – Почему это я должна тащить твои цветы к себе домой? – можно было сочинить вопрос и поглупее, но у меня не было времени на размышления.

      Божество снисходительно усмехнулось:

      – Ну, как бы тебе сказать… Потому что я тебе их дарю.

      Я напряглась и выдала еще один идиотский вопрос:

      – За какие это заслуги?

      Станиславский сделал шаг, другой – и оказался