Повести и рассказы. священник Николай Агафонов

единства, – продолжал куражиться Сечинюк, – мне ничего не жалко. На, жри и помни мою доброту.

      При этих словах он сунул сало прямо под нос Джанаралиеву. Тот ударил его по руке, так, что сало отлетело под чью-то кровать. Сам же Джанаралиев тут же отскочил от ефрейтора и выхватил из кармана большой кухонный нож. «Деды» шарахнулись от него в разные стороны, но потом поснимали с себя ремни и, размахивая тяжелыми медными пряжками, стали медленно окружать чеченца. Джанаралиев, затравленно озираясь, хрипел:

      – Мамой клянусь, зарежу, кто первый подойдет, а затем и сам себя убью, но сало есть не буду.

      Гаврилова в этот день в казарме не было. Он дежурил на КПП. У них со вторым дежурным закончилось курево, и Гаврилов решил, пока ночью никто не видит, сбегать в казарму за сигаретами. Здесь он и застал эту картину.

      – Что происходит? – спросил, подходя, Гаврилов.

      Гаврилова уважали, считая его самым пострадавшим от кавказцев, потому приходу его обрадовались.

      – Да вот, Толян, хотим этого чурку сало приучить есть, а он упрямится. Может, ты его уговоришь?

      При этих словах ему подали шмат сала, который перед этим достали из-под кровати.

      – Да вы что, ребята, совсем озверели? – закричал возмущенный Гаврилов.

      – Ты чего это, братан, против своих идешь? Или забыл, как они над тобой издевались?

      – Я ничего не забыл. Сейчас вы тут все дружно собрались, как один. Ремнями машете. А где вы были, когда я с чеченцами махался? Если бы тогда, как сейчас, мы бы все вместе держались, то никто бы над нами не издевался. Что молчите? Ну, тогда запомните хорошенько: кто Хамзата тронет, будет иметь дело со мной лично. Обидел его – считай, что меня обидел.

      Благодарный Хамзат после этого случая привязался к Гаврилову, как к родному брату. Когда Гаврилов по демобилизации уходил домой, расстроенный предстоящим расставанием Джанаралиев уговаривал:

      – Дай мне слово, Толик, что приедешь ко мне в Чечню. Самым дорогим гостем будешь. У нас знаешь как красиво в горах! Я тебя обязательно на охоту поведу.

      Гаврилов, естественно, клятвенно заверил Хамзата, что приедет, но на гражданке все завертелось, закружилось: институт, женитьба, дети. Когда через несколько лет вспомнил об армейском друге, то обнаружил, что потерял адрес. Так и не удалось побывать в гостях у Джанаралиева.

      Все это и припоминал Гаврилов, идя следом за Хамзатом по тропинке, ведущей на верхнюю террасу.

* * *

      Хамзат привел Гаврилова в саклю. Задняя стена сакли была скалой, на которой висел ковер. Они сели обедать. Изголодавшийся в пути Гаврилов с жадностью накинулся на вареную баранину и лепешки с овечьим сыром. Потом пили чай и разговаривали.

      – Что, друг Хамзат, воюешь?

      – Да, воюю. Я, между прочим, заметь, за свою землю воюю, завещанную мне моими предками. А вот за что твои собратья воюют, не знаю. Может, ты мне ответишь?

      – Так ведь никто же этой земли у тебя не отнимает, жили бы себе спокойно, как все.

      – А может, мы не хотим, как все. Хотим жить по своим вековым законам,