Уверение Фомы. Рассказы. Очерки. Записи. Станислав Минаков

башке суеверной, твоей умной, дурной, переменчивой, верной, – жадный опыт боязни, тоски, отторженья, я лечил бы одним – чудом изнеможенья. Потому что за ним – проступает дорога, на которой уста произносят два слога; два почти невесомых, протяжных, похожих, остающихся, льнущих, ничуть не прохожих… О, я помню: боящийся – несовершенен в смелом деле прицельной стрельбы по мишеням. О, я знаю, что дверь отворяет отвага, и летает безкрылая белка-летяга… Плоть поможет? Положим, и плоть нам поможет: ужас прежний – на ноль, побеждая, помножит, чтоб отринуть навек злой навет сопромата. Сочлененье и тренье – завет, не расплата. Плоть – сквозь плен осязанья и слуха – прозревая, восходит к подножию духа, тех прославив, кто в боязной жизни прощальной льды расплавил телесною лампой паяльной».

      – Не поможет, – вздохнула Алина. – Можно сказать, её уже и нет.

      «Да уж, – подумал Плотов. – Трещит по швам. Того и гляди, разлетится в клочья. В последний раз. И ведь больше не срастется, как лягушкина шкура. Года не те. Не пришла ли пора отчаливать, по кусочку, – в инобытие?».

      – А ты много стихов помнишь, – сказала Алина.

      – Чересчур. Особенно чужих. Прочтёшь там, в дневниках, мы с Учителем много об этом говорили: как скрытый мелос, расплесканный во Вселенной, в поиске воплощения находит проводника, через которого изливается. Иногда ночью вскочишь и слышишь. Мука. Изредка, правда, сладостная… К примеру, тычется новая мелодия, ещё не узнанная. Она существовала вечно, до тебя, но тебе поручили её извлечь из некоего светящегося яйцеобразного объёма. Ты её словно угадываешь и, зачастую мучась, тянешь сюда, в мир, пытаешься оформить. И – как на игле, жить без этого уже не можешь. В общем, вся жизнь на это и ушла.

      – Не вся ещё. Поживи.

      – Кто знает?..

      – Сенечка, ты такой тонкий…

      – Я толстый. Но нервный. «Грустный и нервный мальчик…»

      – Просто очень эмоциональный.

      – Ты ёжиков любишь?

      – А кто их не любит?

      – Есть такой анекдотец. Сидит ёжик на пне и медитирует: «Я сильный… Я очень сильный… Я невероятно сильный…» Мимо идёт мишка. Бац ёжика лапой! Ёжик летит и продолжает медитацию: «Но я лёгкий!.. Я очень лёгкий!.. Я невероятно лёгкий…»

      – Буддистский такой ёжик. Ты думаешь, это про тебя?

      – В смысле «я толстый, но очень нервный»? Нет, я, пожалуй, не ёжик… Я мишка.

      – Тогда ёжик – это я.

      – Ёжик в тумане. Заблудившийся и растерявшийся.

      Алина с лёгким прищуром, угадывавшимся при тусклом свете далёкого фонаря, тихо сказала:

      – Ты мишка тонкий и нежный.

      – Не бывает таких мишек.

      – Ты же – есть?

      При очередном поцелуе скрипкин футляр, который Аля несла в левой руке, не успел ускользнуть и оказался защемленным рвущимися друг к другу телами. Прямо там.

      – Скрипка, давайте жить вместе, – выдохнул Плотов Алине в губы, уже целуя.

      Она засмеялась, не отнимая рта.

6

      Несказанное предощущение чего-то невозможного, но вот – становившегося реальностью, настолько