Голоса возрожденных. Макс Маслов

путь до Пе́стирия, – прошептал Ли́бус. – Но я видел над тронным залом большой разлом. Свет Сестринских Лун падал в чертог зверя. Над ним вилась стая белых птиц.

      Больше Би́лту ничего не нужно было от пленника, и он отпрянул. Если он заприметит стаю белых птиц и обнаружит тот самый разлом, то сможет найти тронный зал.

      – «А парень не так уж и бесполезен», – подумал он.

      Его глаза обозрели всех пленников этой пытальни, затем взгляд упал на Тортона, притихшего у стены с кочергой. Мучитель, почесывая затылок, не понимал, что здесь произошло, и тем более не понимал, что ему делать дальше. Би́лту упорядочил его мысли.

      – Больше не нужно пыток, – сказал он. – Их воля порядком сломлена. Они готовы к работе в гротах. Поставь тавро, и довольно, – он хотел покинуть пытальню, уже направившись к выходу, но остановился, вспомнив еще кое о чем, что желал выведать зи́рд. – Сообщи своему господину, что беглянки находятся на Ка́тисе, – подвел черту Би́лту. – Под защитой у краснокожих ами́йцев. Пленник мне сознался.

      Ли́бус хотел закричать, что это не так, но, поразмыслив, пришел к выводу, что в этом случае и беглянки в полной безопасности, и в какой-то мере его измученные корабельщики.

* * *

      «Он не придет, – тихо всхлипывала Сависти́н. – Хотел бы, так давно уже был бы здесь».

      Мокрая щека, в бессилии прислоненная к подножной каменной глади, омывалась все новыми потоками горьких слез. Тонкие пальцы, запущенные под оковы на шее, прикасались к пяди покрасневшей кожи, стертой в первый же день рабства до крови. Но эта боль была несравнима с тяжестью под сердцем. Лишь вчера она мнила себя будущей королевой всего сущего, а теперь же ее величие было втоптано в грязь. И пусть где-то внутри еще теплилась надежда, что Би́лту придет и спасет ее, но она иссякала как угасающий луч.

      Шрамы на животе все время давали о себе знать. Они ныли, будто кто-то на живую вытягивал из ее тела подкожные жилы. Замарашка, вот кем видела себя Сависти́н. А под напором рабских взглядов мысли погружались в бездну стыда. Зи́рд называл ее кэру́нской подстилкой и заставил всех остальных следовать своей воле. Как только цепи, натягиваясь, звенели, она была обязана омывать его тело. Чан с водой поспешно приносила убогая гатуи́лка, тряпку Сависти́н должна была оторвать от своей легкой мантии, и уже к шестому дню она была почти обнажена. Каждый в тронном зале мог смотреть на ее нагое тело, облизываться, шутить и предвкушать как войдет в него, отчего наследница Са́лкса неимоверно страдала. Кормилась же пленница тем, что оставалось после трапезы прожорливого зи́рда, а то и ничем, если он был очень голоден. В этот раз она успела поспать два часа, прежде чем Пе́ст потревожил ее сон, дернув за цепь.

      – Вставай, кэру́нская подстилка, – сказал он, и рабы в округе рассмеялись.

      Она никому не нравилась, ведь собиралась покорить все острова, обзаведясь поданными и рабами.

      – «Поделом ей», – думали многие. И лишь Фи́фл почему-то жалел соплеменницу, униженную и глубоко оскорбленную.

      Поднявшись на колени, Сависти́н уронила взор на трон и вытерла мокрые