Крабат, или Легенды старой мельницы. Отфрид Пройслер

не замёрз ли тот, наказывал ему подбросить хворосту в костёр.

      Мало-помалу разговор смолк. Крабат попытался было его возобновить:

      – Послушай, Тонда!

      – Ну?

      – Так всегда в школе чернокнижия – Мастер читает из Корактора, а уж ты не зевай, запоминай?..

      – Да.

      – Не думал я, что так учатся колдовству!

      – Так и учатся.

      – А Мастер здорово рассердился, что я невнимательно слушал?

      – Да нет, не так уж.

      – В другой раз я постараюсь всё запомнить. Как ты думаешь, смогу?

      – Конечно.

      Разговор явно не клеился. Видно, Тонде не хотелось говорить. Прислонившись спиной к кресту, он сидел прямо и неподвижно, устремив взгляд куда-то вдаль, за деревню, в простор освещённого луной поля.

      Крабат тихонько окликнул его, но тот не ответил. Мальчику стало как-то не по себе. Краем уха он слыхал, будто некоторые люди знают тайну, как выпорхнуть из себя и блуждать невидимкой, оставив пустую оболочку. А что, если и Тонда выпорхнул из себя? Может, он, сидя здесь, у огня, бродит на самом деле где-то там, далеко-далеко…

      Крабат без конца менял положение, опирался то на один, то на другой локоть, следил, чтобы костёр горел ровным пламенем, ломал и подкладывал ветки и сучья. Только бы не заснуть!

      Так проходил час за часом. Звёзды медленно кочевали по бескрайнему небу. Тени деревьев сместились, вытянулись. Похоже, что жизнь начала возвращаться к Тонде. Он глубоко вздохнул, наклонился к Крабату:

      – Колокола!.. Слышишь?

      С четверга колокола молчали, и вот сейчас, в пасхальную ночь, окрестные деревни, поля и луга огласились глухим гулом и рокотом, а потом мелодичным колокольным звоном.

      И с первым же ударом колокола к небу вознёсся высокий чистый девичий голос. Это была старинная пасхальная песня. Крабат знал её и раньше любил подпевать, но сейчас слушал, словно в первый раз в жизни.

      К одинокому голосу присоединилось ещё несколько – хор допевал строфу. И снова голос. То чередуясь, то сплетаясь, они пели песню за песней.

      Крабату всё это было знакомо. Он знал – под Пасху с полуночи до рассвета девушки ходят с песнями по деревне. Они идут по три, по четыре в ряд, впереди – певунья с самым красивым и чистым голосом. Она выводит мелодию.

      Колокола вдали заливаются звоном, девушки поют. А Крабат? Крабат замер у костра, боится шелохнуться. Он заворожён пением.

      Тонда подбросил веток в костёр.

      – Я любил одну девушку. Её звали Воршула… Вот уже полгода, как она в могиле… Я не принёс ей счастья. Помни: никто из нас, с мельницы, не приносит девушкам счастья. Не знаю, почему это так, и пугать тебя не хочу, но, если кого полюбишь, не подавай виду. Постарайся, чтобы Мастер не заметил и не пронюхал Лышко. Тот ему всё доносит.

      – Значит, это они…

      – Не знаю. Но она была бы жива, если б я утаил её имя. Я узнал об этом слишком поздно… А ты, Крабат, теперь это знаешь и, если полюбишь девушку, не упоминай её имени на мельнице. Ни за что не открывай его. Никому! Слышишь? Ни наяву, ни во сне!

      – Не