Прощай, Олимп!. Максим Светлорусов

чаяния напоказ, а лучше сначала присмотреться к людям. И он присматривался и к людям, и к себе, не торопясь, понемногу, шаг за шагом снимая социальные роли и маски. Ему казалось, что он пробирается через огромный многослойный шатер, туда, к его центру, в самую сокровенную середину, где должен же гореть огонь извечной жажды – жажды познания! Но находил только пепел. Ни искорки. Тогда в изнеможении он опускался в кресло, и ему казалось, что он – вовсе не врач, исследующий подлинную природу болезни и источники выздоровления, а патологоанатом, устанавливающий причину смерти. А вдруг он просто не там ищет? Возможно, он подобен сумасшедшему смотрителю кладбища, что раскапывает могилу за могилой, тщетно пытаясь найти бьющееся сердце? А может, так – везде, и вовсе это – не люди (не в полном смысле люди), а только параллельная ветвь эволюции, что перемешалась с истинной, живой и весьма малочисленной ветвью? Или генетический «белый шум», среди которого изредка, как искорки среди дыма, проскакивают настоящие глубокие и живые человеческие глаза? Такие глаза промелькнули перед ним однажды, когда ему уже перевалило за сорок пять. Глаза с запредельной глубиной, как два омута, глаза его жены Ольги.

      Они встретились на одной из конференций. Он уже был вполне состоявшимся ученым, носившимся со странной и спорной идеей. Нельзя сказать, что он влюбился. Это не была обычная чувственная и сентиментальная любовь, скорее, Ольга поразила, даже околдовала его. Не интеллектом, не образованностью (хотя и в них не было недостатка), нет. Как будто в зеркало смотрел он в ее серые глаза и видел в них нездешнюю глубину, бездну, по краю которой ходил сам и, положа руку на сердце, признавал: бездна эта уже давно манила его и обещала невероятные сокровища. Нужно было только решиться, отбросить сомнения – и шагнуть за край. И он решился.

      Профессор посмотрел на часы: было почти час дня.

      «Как раз еще можно спокойно пообедать, а уж потом и в Спецотдел заглянуть, – размышлял он. – В столовую Института лучше не ходить, не хочется сейчас ни с кем пересекаться».

      По улице налево от проходной, метрах в двухстах есть хорошее кафе, он мог пообедать там, а оттуда – до здания Спецотдела было не больше десяти минут ходьбы. Так профессор и поступил. Поднялся из кресла, накинул легкую куртку-ветровку, спустился по лестнице в главный холл и, выйдя на улицу через центральный вход, направился в кафе.

      Погода все еще стояла хорошая, хотя ветер уже переменился на северо-западный и начал подтягивать небольшие тучки. Город по обыкновению отличался странной и непредсказуемой погодой: в каком бы направлении вы ни шли, ветер почти всегда дул в лицо и вовсе не ласкал, приятно взъерошивая волосы, подобно морскому бризу какого-нибудь южного города. Нет уж, этот походил на старую тупую и холодную бритву, особенно в арках и подворотнях и особенно – зимой. И чем каверзнее и сильнее он действовал, тем больше подкатывало к горлу желание плюнуть с досады, но всегда удерживало благоразумие: этак