Метаморфозы. Тетралогия. Марина и Сергей Дяченко

я все выучила!

      – Меня уже не интересует. Следующая наша встреча состоится в четверг, на лекции. До свидания.

      И Портнов указал на дверь.

      Сашка вышла. Потом вернулась, все еще не в состоянии поверить в несправедливость.

      – Я выучила! Это ведь только пятнадцать минут! Проверьте…

      – Закройте дверь, Самохина, с той стороны.

      Волоча за собой сумку, она поднялась по лестнице. У входа в столовую остановилась перед зеркалом. Слезы высохли, лицо казалось белым и длинным, как бинт.

      – Ну что?! – Костя ждал ее. Костя кинулся навстречу.

      Сашка целую минуту не могла ничего сказать. Вспомнился летний разговор, случившийся почти полтора года назад: «У меня будильник не зазвонил… – Очень плохо, но не ужасно… даже полезно – научит тебя дисциплине… Второй такой промах обойдется дороже, и не говори, что я не предупреждал…»

      – Да что случилось-то?!

      – У тебя есть возможность… как-то связаться… с твоим… отцом?

      Костя отшатнулся.

      – Зачем?

      – Мне надо с ним поговорить, – безнадежно сказала Сашка.

      Костя молчал.

      – Ну?

      – Он давал мне телефон, но я ту бумажку выкинул, – Костя глубоко вздохнул. – Послушай… Ну ты же ничего ужасного не сделала… А?

* * *

      Сашка дозвонилась маме на другой день. Голос в трубке был глухой и усталый. Поначалу мама отнекивалась, только потом призналась, что вчера, возвращаясь с работы, неудачно упала и сломала большой палец на правой руке. Ничего страшного, конечно. Мороки много… Рука-то правая… Ну да могло быть хуже, как оказалось. Не поскользнись она – свалилась бы в канализационный люк, там крышку сперли, темно, фонари не горят… В двух шагах был люк открытый! На тротуаре, вечером! Так что нету худа без добра. С ЖЭКом лаемся, судиться вот будем, наверное. А палец срастется. Не переживай. Все заживет.

      Поговорив с мамой, Сашка долго бродила по городу Торпе. Пошел первый снег и тут же растаял.

* * *

      В четверг дали отопление. В соседней комнате тут же прорвало батарею, и отопление отключили. Топали по коридору сантехники, бранились и грохотали железом.

      К вечеру в комнате запотели стекла. Сделалось тепло; гармошка батареи украсилась свежевыстиранными носками, колготками и трусами. Сашка пошла на кухню, залила кипятком кубик бульона в эмалированной кружке и, прихлебывая бульон, села за упражнения.

      У нее было такое чувство, будто она избежала большой беды. Собственно, тогда, позапрошлым летом, когда она увидела растерянную маму рядом с носилками, на которых лежал совсем незнакомый Сашке Валентин, она испытала нечто подобное. Почти радость – от того, что вместо большой беды пришла относительно небольшая, которую легко пережить.

      – Зачем он это делает? – спрашивал Костя, сидя над чашкой чая с развалившимся в нем сухарем.

      – Ты не спрашиваешь, как он это делает.

      И они молчали. И Сашка была почти счастлива, потому что поток событий окончательно вымыл из их отношений тот вечер, ту кильку, ту смятую простынку и монеты на полу… Монеты она, кстати, собрала