Страшная граница 2000. Часть 3. Петр Илюшкин

«Вещь в себе» Кант не изобретал. Его придумал Аристотель или Платон.

      – Ничё не пойму! – признался майор.

      – Ну вот! Спорим мы, продолжаем красить. Но когда я сказал, что Бунк хоть и немец, но земляком Канта не является, он подошёл и ткнул кистью с краской.

      – Я же случайно! – подал голос Бунк. – А он меня измазал в ответку! Хэбэ испортил! Не отстирать! Краска – эмалевая!

      Видя удивление в глазах комбата, лейтенант не удержался:

      – В общем, они дуэль организовали! На малярных кистях! Когда преподавательница зашла проверить работу, курсанты были красно-синие. На покраску столов ничего не осталось! Вот и позвонила эта мадам лично Вам, пожаловалась!

      – Интеллигенты хреновы! – улыбнулся майор. – Я-то думал, поубивали они друг друга! Ладно! Отправь медикам своего Ржевского! Больше толку будет!

      глава 16

      Выручил!

      Увольнительная для курсанта советского военного училища – что входной билет в райские кущи.

      Вышел за ворота, и вот оно – райское наслаждение в компании весёлых смачных красоток.

      Но! На пути к девчатам стоит, как шайтан у чистилища, злобный старшина роты. И норовит «испортить всю обедню», придравшись к несущественной мелочи в облико-морале бравых парней.

      – Десять минут на исправление недостатков! – ехидно глаголет вредный старшина, поглядывая на часы. – Успеешь, пойдёшь в увольнение. Не успеешь, пеняй на себя!

      Такой вот старшинский «пасынок» и примчался однажды в казарму, благим матом сообщая о своей беде.

      Орал курсант Баранов так страшно, что я спрыгнул с турника. На всякий случай, чтобы не свалиться от дикого рёва.

      – Спасай! Выручай! – бросился на меня Саша. – Старшине стрижка моя не понравилась. Срочно постриги!

      Вздохнув, я прислонился к стойке турника, закреплённого посреди широкого казарменного коридора:

      – Ты же знаешь, я не парикмахер! Иди в Миколе Пшеничному!

      – Ты чё! Он давно в увале! Некому стричь!

      Почесав затылок, я оглядел полупустую казарму.

      Действительно, все наши стригали подались в город.

      Однако толку от меня – ноль!

      Подтверждая мои грустные мысли, магнитофон на окне выдал актуальную песню Владимира Высоцкого:

      – Но ведь я не агитатор, я потомственный кузнец!

      Улыбнувшись, я показал на орущий магнитофон:

      – Вот-вот! Золотые слова! Я ж не парикмахер. Я каптёр!

      – Какая разница! – нервно завопил бедолага. – Там девчата ждут! Чё, не можешь машинкой постричь?!

      Метнувшись в бытовую комнату, он схватил машинку для ручной стрижки волос и приставил к виску:

      – Смотри! Р-раз! Очень просто!

      Посмотрев на клок волос, медленно падающий на пол, я засомневался:

      – До армии мне приходилось стричь.

      Саша взорвался от возмущения:

      – Ага! А врёшь, что не стричь не могёшь!

      – Стричь-то я стриг! Да только овец! – улыбнулся