Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

Ты не айдашка[60] какая… Не рука тебе, поскакуха, с ним первой заговаривать. Неловко самой барнаулить…[61] Так на что ж тогда я? Кто я тебе? Названая сестра иль пустое место? Шуткой, пробауткой – это уж моя печалька как! – кину про тебя словко. А там как знай…

      – Не надо, Нюра. Направде. Навовсе ничего не надо.

      – Да иди ты в баню тазики пинать![62] Я ж слышу, односумушка[63], не от своего сердца несёшь шелуху[64]. Тихо. Котёл свой допрежь времени не вари. Не лезь, чехоня[65], поперёд. Я старшей тебя?

      – Ну?

      – Не нукай, скорослушница. Отвечай.

      – Ну… На месяц.

      – Вот именно! Подчиняйся-ка, голуба, старшинству. Айда спатеньки. Утро вечера умнее.

      Утром чем свет, наранках, бегу я назад. Сочиняю развесёлые планы, как это свергнутому я раздушатушке своему стану экивоками подпихивать Лушку, ан вижу: мама и Михаил рыщут по двору с лампой.

      В серёдке у меня всё так и захолонуло.

      – Чего, – насыпаюсь с расспросами, – днём с огнём в две руки ищете?[66]

      – У м-ме-ня, Н-н-ню-ра… к-ко-шель… с день… га… – ми… п-п-п-про… пал… В-в-вот… Л-л-лихота какая…Всёшко о-о-обрыскали… Н-н-ну… В к-к-аких ещё в чертях по-од… з-з-заколодками[67] и-и-искать?..

      Михаил сильно заикался.

      Помалу я стала понимать, что спеклось что-то ужасное.

      На нём не было лица… Убитый, оторопелый, белее по– лотна, стоял он на свежем, – ночью, только вот выпал, – первом молодом снегу и совсем не чувствовал холода, совсем не видал себя, совсем не видал того, что одна нога была в лаковом сапоге, а другая лишь в бумажном носке.

      Где-то далече, за горой, глухо, будто со дна земли, за– слышался протягливый паровозный гудок. (Мы жили тогда от путей метрах так в полусотне. Никак не дальше.)

      На ту минуту вернулась наша хозяйка.

      По нашей по нужде квартирничали мы у одних моло– дых. Как-то так сложилось… Держались впрохолодь, не всхожи были с ними…[68] Никогда молодайка с лубочными глазками[69] – за кроткий нрав и смазливую внешность её звали куклёнком – никуда не носила своего кричливого мальца (детей у них больше не было). А тут притемно ушуршала с ним вроде как к своей к свекрухе и вот выщелкнулась.

      Гадать нечего.

      Подозрение легло на эту большеухую лису.

      – Пеняй на свою на доблестну невестушку! – окусилась смиренная кукла. А самой злой румянец в лицо плесканул. – Эт она, твоя сродная любимушка, твой жа капиталец по – родственному подгýндорила[70] с большого доброчестия. Тепере и не жалае за тебя. Приспосо – о – обчивая курёнка!

      – Мерзавица! – открикнул Михаил. – Нечеуху[71] горо дишь, кощуница! Иль ты пердунца[72] хватила? Мор бы тебя взял, кружная овца![73] Не верю твоим клеветным словам, дрянца ты с пыльцой! Бреховня! Я пихнусь в сельсовет! На тебя заявлю, блудячая ты вяжихвостка! И тебя враз упакуют!

60

Айдашка – девушка лёгкого поведения.

61

Барнаулить – назойливо приставать.

62

Иди в баню тазики пинать – требование оставить в покое.

63

Односумка – подруга.

64

Нести шелуху – говорить вздор.

65

Чехоня – молодица.

66

В две руки искать – усиленно искать.

67

В чертях под заколодками – неизвестно в каком месте.

68

Не всхожи с ними – не знались, не ходили к ним.

69

Лубочные глаза – глупые глаза.

70

Подгýндорить – взять потихоньку.

71

Нечеуха – вздор, чепуха.

72

Пердунец – самая любимая трава для скота. Когда наедятся её коровы, то пучит им животы.

73

Кружная овца – овца, заболевшая вертячкой (воспаление мозгов, которое бывает обычно от жары). Такая овца кружится и погибает.