Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

на крыльцо.

      Иду, а он загребущие моргалки свои бесстыжие и на момент не сгонит с меня. От девчат мне дажь совестно.

      – Оглобелька, – в мягкости подкручиваю. – Ну ты чего уставился, как голодный заюшка на чужу капустку? Лампочки сломаешь…

      – Не бойся, не сломаю.

      – Ну, ты зачем приявился?

      – Попусту, Нюронька, и кошка на солнце не выходит.

      – С кошкой дело ясное. А ты?

      – А что ж я, глупей кошки?

      – Тебе лучше себя знать. Так что там у тебя?

      – А всё то жа… Я те, Нюронька, гостинчик принёс…

      И достаёт из пузатенького кулька одну круглую печенюшку.

      В опаске протягивает – не беру.

      – Брезгуешь? Я и не знаю, как тя и потчевать, Нюронь ка…

      Вывалил весь кулёк на стол под яблоней.

      А я и не подойди к тому печенью.

      Видит он такой кислый пустопляс, покачал головой, протяжливо вздохнул да и побрёл к куреню, где квартировали крюковские.

      6

      Девичье «нет» не отказ.

      Через недельку так нашла я копеечку орлом.

      К письму.

      Почтарка в тот же день исправно занесла.

      Первый писать решился я Вам невольно.

      Любовь заставила меня.

      Она уж давит сердце больно,

      Прошу выслушать меня.

      Зачем я поздно встретил Вас?

      С тех пор нигде не нахожу веселья…

      И так далей.

      Всё письмо вот в такущих в стихах.

      Ну полный тебе колодец слёз!

      Слёзная картинка.

      Не думала, что любовь и штукатуров делает стихоткачами. Ну да какой попрёк выставишь? Чем горел, то в отчаянье и плеснул на бумагу.

      Потом – пустая голова ну хуже камня! – скачнулся засылать из своего Оренбурга подарки. Духи, пудру, платок шёлковый, башмаки козловые…

      Я всё смеялась на его письма.

      Накрутила и сама одно. Мол, не пиши и зря не мечтай. Я не кукла – дергунчик. Не томоши боль меня.

      Но до него моя грамотка не добежала. Перехватил расхлыстанный женатик попович. Соседец наш.

      Крутощёкий любосластный попич уже и ребятёнка скулемал на свой образец. Двугодок сын рос.

      А при встречах этот тумбоватый ляля[24] отдувался и не забывал всё петь мне про своё божье любодружие, что не чета человеческому.

      – Знаешь, хорошуля, когда ты проходишь околь нашего окна, всё во мне холонет. Становлюсь совсемко плохяк. Я дажно ложку роняю за обедом! Так вот… тому давно… как люблю тебя…

      – Крепше, докучатель, дёржи! – на смеху отбивалась я.

      – Отщипни мне хоть крошечку верки…[25]

      – Тебе верки, что серке![26]

      А намедни, ёшки-переёшки, какую отвагу себе дал? Эвона куда жиганул! Возьми храбродушный да и бухни:

      – Крашонушка![27] Я тебе по чесноку[28] доложу… Без тебя худая жизнёнка моя, как у седьмой жены в гареме… Айдаюшки, хорошава, убегим куда-нить?! А?

      Меня так и охлестнуло жаром:

      – Щас!

24

Ляля – прозвище изнеженного и неповоротливого парня.

25

Верка (здесь) – доверие.

26

Серка, серый – волк.

27

Крашонка – крашеное яйцо на Пасху.

28

По чесноку – по-честному.