И смех и грех. Николай Виноградов

Фёдорович около двух недель ни с кем из нас не разговаривал и даже не здоровался. Собраться всей бригадой в первый раз после того кошмарного случая нам снова поспособствовала веская причина для обмывания – очередная месячная премия.

      Мы сидели на своём старом месте в лесопарке. Растущий рядом лопух, которым когда-то из принципа грозился занюхнуть великий артист Сырожа, уже порядком завял и покрылся инеем.

      Энергично размахивая руками, наш Загрёба, держа в одной бутерброд со своей родной колбасой, а в другой огрызок солёного огурца, рассол с которого брызгал ему на живот, набив полный рот закусью, как всегда руководил застольем. Уже без малейшего намёка на озлобленность, от души и по-доброму, он увлечённо взахлёб рассказывал нам о своих ощущениях и чувствах, которые тогда испытывал, помогая себе иногда мимикой физиономии, ставшей красной от выпивки. Мы снова громко ржали, как стадо диких мустангов, заливая водкой остатки греха на дне своих душ от надсмеяния над чужой бедой, свободные и полностью оправданные своим бескорыстным старшим другом. Ещё больше и теснее сплотились дружбой. Работа снова заладилась, и жизнь нашего маленького общества стала ещё радостней.

      Но эта эйфория продлилась лишь чуть больше месяца. Вскоре Загрёба в присутствии всей команды снова попросил Серёгу подстраховать его на проходной.

      Что поделаешь, эта неизлечимая, патологическая болезнь уже засела у него в крови и перешла, похоже, на генный уровень. Ладно, хоть не заразной оказалась.

      3. Котяра

      Нынче весна ранняя. Я ещё перед восьмым марта начал по вечерам свои кошачьи песни горлопастить. Нас на весь двор всего-то трое котов, а подружек – аж девятнадцать. Да и то, надо сказать, одноглазый сосед, Циклоп, из второго подъезда, что-то совсем мышей ловить перестал, по два дня из квартиры не вылазит. То ли постарел уже, то ли обленился, как Илюша Обломов. Только жрёт, как свинья, да спит, как сурок. Выйдет с утречка на своё крылечко, на солнышке бока погреет с полчасика – и обратно домой. Тоже мне, жених, ядрён корень.

      А третий, Бонапарт, сокращённо – Боня, что у нас в подвале всю зиму прокочумал из-за того, что хозяева прошлой осенью его из дома выгнали. Глупый, как курица, исхудал напрочь за зиму-то, одни рёбра под слежавшейся шерстью. Но к весне стал оживать потихоньку – помойки-то оттаяли, жратвы навалом стало. Я и сам иногда с ним на пару в этот ресторан захаживаю. Частенько там деликатесы выкидывают в виде рыбки с душком. Выходит иногда, только не поёт, а орёт дурью у своей дырки в подвал, прямо под окнами, да так, что все в него из окошек бросают, чем ни поподя.

      Вчерась… нет, вру, позавчерась, кажысь… с Пикселем драться пришлось. Этот Пиксель (ну и имечко, ядрён кочан) вообще не с нашего двора. Совсем окабанел, собака! Я, понимаешь ли, старался, весь периметр границы двора почти через каждый метр пометил, как полагается, а он, гадёныш, словно нюх потерял. Это же нечестно, полное нарушение котовского закона