Три дня без чародея. Игорь Валерьевич Мерцалов

от нехорошей усмешки: негодяй вздумал поискать чародея в крапиве, Собственно, самого трупа тут уже не было, только лежали у зарослей невкусные сапоги и неудобоваримое железо. А крапива сонно покачивала листьями и шуршала своими таинственными коробочками…

      Пес повсюду следовал за Упрямом, настороженно оглядываясь. Парень опустился на колено и обнял могучую мохнатую шею.

      – Эх, – вздохнул он, – если б ты мог рассказать, что здесь произошло!

      Буян высвободился из объятий – нежностей он никогда не любил, даже в щенячестве – и потянул ученика чародея за собой.

      – Что? Ты хочешь мне что-то показать?

      Пес презрительно фыркнул. Ну да, дурацкий вопрос… не хотел бы – не звал.

      Сначала он решительно направился к двери в башню, но остановился, принюхался, подбежал к телеге и, опершись о край передними лапами, глухо рыкнул на перевернутый котел.

      – Да нет, – отмахнулся Упрям. – Это просто иноземная вещь, колдовской инструментарий, ничего опасного.

      Волкодав только зыркнул на него: мол, я-то знаю, чего рычу.

      – Эй!.. – донесся тонкий голосок, – Люди!

      Ба, да ведь это же из-под котла! Упрям запрыгнул в телегу. Оказалось, один бок «колдовского инструментария» зацепился за бортик, а другой был придавлен мешком соли, не очень большим, но увесистым. Да еще поверх во время тряски кое-какая снедь попадала. Освободив этот край, ученик чародея перевернул в телеге котел и увидел того самого паренька с княжеского двора, скрюченного в три погибели. Кряхтя, постанывая, всхлипывая, неловко взмахивая руками, он перевалился через бортик и стал распрямляться. В три-четыре приема это ему относительно удалось. Глядя на страдальца, даже Буян забыл рычать. А Упрям просил:

      – Ты?

      – Я, – сознался паренек, держась за поясницу. Нелепый малахай заскользил с головы, паренек подхватил его поспешно, почему-то испуганно глядя на своего освободителя.

      – Ты что тут делаешь?

      – А разве не видно? Ох! – Паренек отказался от попытки разом выпрямить спину и облокотился на телегу. – Прячусь я.

      – Зачем?

      Окинув Упряма оценивающим взором, юный наглец пояснил:

      – Чтобы не нашли.

      – Кто?

      – Тебе-то какая разница? Ой, ну спроси ты, наконец, как меня зовут, и покончим, с этим. – Говоря так, паренек осторожно придал спине подобающую стать и повращал торсом. – Ох, хорошо-то как… – и тут заметил бездыханные тела. Еще почти детское лицо его потемнело. – Что тут произошло? Кто осмелился напасть на чародея?

      – Твоя-то какая забота? – буркнул Упрям.

      – Что значит – какая забота? – приосанился паренек. Лицом он был, надо сказать, вылитый князь в юности, да и повадку подделывал славно. – Я славянин! Чародей – опора князя, князь – щит земли славянской! Как же такое бесчинство терпеть? Немедля нужно кремль известить, охранного воеводу звать… Ой, а сам-то Наум жив ли, здоров? Ну, чего молчишь?

      – Не знаю, – вздохнул Упрям. – Нет его нигде.

      – Неужто