Ромашка в сердце. Владимир Сазонов

крепкое яблоко. Мужичок, вздрогнув, обернулся. Максим, перестав трясти калитку, проводил взглядом катившееся к скамейке яблоко. Замерев, оно остановилось. Максим судорожно вздохнул:

      – Тяжело мне, мужик.

      Тот встрепенулся:

      – Эх, ёшки-матрёшки, так бы и сказал! У тебя деньги есть?

      Максим с удивлением и надеждой во взгляде ответил:

      – А что?

      – Щас!

      Мужик быстрым шагом направился в корпус, и из-за открытой двери послышались звуки: звяканье бутылок, бормотание:

      – Твою ж мать… Думаю, две!

      Мужичок, наконец, вышел, закрыв дверь. Одной рукой он нес за горлышки две бутылки. Подойдя к скамейке, наклонился, подобрал яблоко. Максим с интересом наблюдал. Мужичок, вернувшись к калитке, протянул яблоко – красное, один бок немного помят. Затем передал Максиму две бутылки: «Вино яблочное крепкое» и «С днем рождения!».

      – Вот то, что надо! Бери, не сумневайся. Всем помогает.

      Максим удивленно посмотрел, но не успел открыть рот, как мужик перебил:

      – И недорого, и действенно! Так что давай деньги и забирай!

      Максим достал из кармана куртки смятые бумажки, протянул через калитку. Мужичок взял несколько бумажек:

      – На! Потом благодарить будешь, – и впихнул Максиму бутылки в руки.

      Одну тот засунул в карман куртки, а у другой отбил рукой горлышко, сделал большой глоток, с хрустом откусил от яблока. Морщась, отпил еще раз, снова закусил яблоком. И, развернувшись, медленно побрел в сторону церкви, повернул к кладбищу, дошел до могилы, огороженной резной, крашенной в черный цвет арматурой. Тронул небольшой камень с вставленной фотографией пожилой женщины в строгом театральном костюме, погладил надпись: «Соловьева Любовь Васильевна. 24.02.1925–23.02.1996».

      Теряя равновесие, Максим схватился рукой за памятник, помотал головой, восстановился и, постучав по камню памятника ладонью, выпрямился.

      Он стоял и, глядя на фотографию с вызовом, пил вино из горлышка.

      Максиму показалось, что лицо на фотографии вдруг стало строгим и женщина укоризненно посмотрела на него. Максим, пошатываясь, погрозил ей пальцем:

      – Не нравится? А мне плевать! Ты давно этого хотела. Я ей не поверил, и теперь ее нет, из-за меня! Один я остался. О-д-и-н!!! Как мне с этим жить?

      Отхлебнув из бутылки, он плеснул вино на фотографию:

      – Выпей со мной, бабушка, выпей! – Посмотрев на облитую фотографию, горько усмехнулся: – Что, не вкусно? А мне в самый раз!

      Максима шатнуло, ударившись об ограду, он резко выпрямился, зло рассмеялся и вдруг неожиданно для себя заплакал.

      Вытирая рукой слезы, Максим погрозил фотографии кулаком:

      – Тебе с рук не сойдет… Мы с тобой встретимся…

      Взглянув на мокрую от слез ладонь, Максим взглянул на темнеющее небо:

      – Прости меня, Марина! Прости!

      Не оборачиваясь, он вышел, не прикрыв калитку ограды. На ветру калитка тоскливо заскрипела, заплакала, словно предупреждая о чем-то.

      Между