Великий пост в произведениях русских писателей. Сборник

мало этого бывает? У нас из эвтого просто, – прибавляет он в виде неопровержимого аргумента.

      Поприсмотревшись, и я понял, что все это действительно очень просто, и даже перестал опасываться принимать рабочих, не исполнявших своих обязанностей к прежним нанимателям, потому что не принимал их я, они шли к соседу и нанимались у него по той же самой простоте. Видно, не нами эта простота началась, не нами она и кончится: только мой знакомый англичанин никак этого не возьмет себе в толк, отчего у нас изо всего так просто, и я объясняю себе его недальновидность вредными последствиями западной цивилизации.

      Но возвратимся к тюрьме 3-й адмиралтейской части.

      В первой комнате третьего этажа, расположенной точно так же, как второй, сидит опять молодой француз. Ему на вид лет 20; одет в поношенный суконный сюртук; в комнате все в порядке, постель закрыта одеялом. Арестант говорит прекрасным парижским языком и жалуется на медленность по его делу. Он содержится за то же преступление, как и первый француз, которого мы видели в одной из одиночек второго этажа. Рядом с его комнатой комната художника, обличаемого в одинаковом отвратительном преступлении с русым парнем, который содержится во втором этаже.

      Художнику на вид лет 40; он немец. Волосы с сильной проседью, одет очень опрятно, в галстук вколота булавка с каким-то камешком. Лицо очень скромное и даже доброе. Глаза выражают страдание, нос, что называют – утиный, в углах губ видна сильная сдержанность; признаков особенно развитой чувственности на лице уловить невозможно. Он жалуется на медленность следствия и надеется, что его пустят на поруки. Он работал у одного известного в Петербурге литографа и думает, что тот возьмет его на свое поручительство.

      – Скверное дело, – говорит ему г. Л.

      – Да, обвинение, но не дело. Дело пустое. Его никто не докажет, а взвести – мало ли что можно?

      – Скверное дело – большая ответственность.

      – Я вам говорю, что дело ложное. Лишь бы вели скорее следствие. Я об этом только и прошу.

      Дальше в комнате очень молодой человек с красивым лицом, в котором заметна сильная вкрадчивость.

      – Ну что? – спрашивает его Л.

      – Да все ничего нет. Свидетелей нет; все тянут, – отвечал он очень бойко.

      – Сам был полицейским сыщиком, – сказал мне Л., указывая на арестанта, – да и попался.

      – Что он сделал?

      – Бумаги там подписал какие-то фальшивые, – сказал квартальный.

      – Этакой дока, а все-таки попался, – говорит Л.

      – Что ж? Я только за других расписался, а никакого умысла не было.

      Он начал о чем-то просить Л., я подошел к столику, на котором лежали книги и газеты. Тут была «Монфермельская молочница», несколько переводных романов Поль де Кока, аккуратно сложенные номера «Искры» за 1862 год, два номера «Иллюстрации» и номер «Петербургских ведомостей».

      Оставив экс-сыщика, мы поднялись в четвертый этаж и зашли там только к одному арестанту.

      Это отставной кавалерийский ротмистр***, судимый за разные подлоги. Лицо очень красивое, но неприятное. Говорит скоро и, видно, знает, что хочет сказать. В комнате накурено благовонной