Тревожное эхо пустыни. Ольга Володарская

нужен был ночлег, возможность отдохнуть, помыться и переодеться. Была осень 1988 года. Все понимали, что советские войска вот-вот выведут. Остаться в Афгане Фатима то ли не хотела, то ли не могла. Скорее последнее. Комитет госбезопасности тогда еще был практически всемогущ. И если бы чекисты нашли ее, то казнили бы как предателя. – Говорил Ибрагим по-русски отлично, его мама преподавала язык в школе, но с заметным акцентом. Как Димон на португальском и испанском. А вот африкаанс его звучал идеально. Правда, писать и читать на нем он не мог, в точности как его друзья детства, почти все они были неграмотными. – Фатима осталась в моем доме на сутки. Спала весь день. Видно, устала очень. Границу можно было безопасно перейти только по горам. Это тяжело.

      – Любовник с ней был все это время?

      – Нет, ушел. Договаривался, наверное, с проводниками. От нашего горного села до ближайшего городка пятьдесят километров по охраняемой военными дороге или двадцать козьими тропами. Те, кто их знал, очень хорошо на той войне заработали. И людей перевозили, и лекарства, и оружие.

      – На чем?

      – На мотоцикле с коляской.

      Димон подумал, что сам дядька Ибрагим тоже внакладе не оставался. Если не как проводник или контрабандист, то как посредник, схронщик и просто нужный человек имел неплохой доход. Не всякий узбек из горного села может переехать с семьей в Москву, всех детей пристроить, а для души открыть в столице ресторан. Но эти мысли Димон оставил при себе и продолжил внимательно слушать.

      – Отдохнув, Фатима помылась и переоделась в европейскую одежду: штаны, майку, рубаху свободную. На голову натянула панаму. У нее оказались соломенного цвета волосы, заплетенные в косу, дородное тело.

      – Настоящая славянская красавица?

      – Нет. Но не страшная. Обычная.

      – Типичная?

      – Да. Незапоминающаяся внешность.

      – Никаких особых примет?

      – Была одна – наколка на руке. Увидел ее, когда рукав рубашки задрался. Она быстро его одернула, пуговицу застегнула. Спрятала то есть особую свою примету.

      – И что там было выбито?

      – Строка из стихотворения великого афганского поэта Ахмед-хана Дури. Знаю это, потому что бывал в кишлаке, где тот жил и творил. Там музей был (а может, и есть). И эта цитата была выбита на могильном камне.

      – Поэта?

      – Его жены. Она умерла молодой. Девушку убили – в тех краях всегда было неспокойно. Амед-хан посвятил ей оду. После чего уехал из села в столицу, где и скончался. По неофициальной версии, от опиума. В учебниках же написано – от лихорадки. А останки его привезли в родной кишлак Карагыш. Так что его могила тоже там.

      – Как звучала та строка?

      Дядька Ибрагим нараспев продекламировал ее.

      – Красиво, – отметил Димон. – Но непонятно.

      – В переводе «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…»

      – В оригинале звучит лучше. – Старик кивнул. – И что, ушла эта женщина?

      – Да.