Лаптепанк. Влад Костромин

Аркадию, и они вместе пошли к лесу.

      Странная у этого Аркадия походка… – невольно подумал я. – Будто «голубой» идет…

      – Опять? – посмотрев им вслед, брезгливо сплюнул Лукьян.

      – Ничего ты не понимаешь, – с некоторым превосходством в голосе сказал Антип. – Мне Григорий Иванович сказывал, что это древний обычай: еще в Греции тамошние лучшие герои и богатыри так делали. И в Писании, – перекрестился, – про то же писано.

      – Содом он и есть Содом, – покривился Лукьян.

      – Темный ты, Лукьян, неуч. Сейчас все грамотные так делают: мужики с мужиками спят, бабы кофий пьють и раком дают.

      – Я бы уж лучше с конем, чем с мужиком.

      – Был у нас черемис один, так он с лощадями. Раз лошадь назад сдала и нутря ему подавила и кости помяла, – показал себе на живот и таз. – Дохтур ноги ему отчекрыжил по самое не балуй.

      – Бог наказал, – сплюнул Лукьян.

      – Знамо, неча хорошую кобылу зря портить. – Зевнул Антип. – Лучше нет молодой свежей девки. Еще некоторые вдовы-молодки хороши. После германской их полно в самом соку по деревне было. Нагнешь ее и…

      – Хорош похабщину нести, зря время терять. Оглуши его слегка, чтобы не брыкался, да отвязывай.

      Кулак здоровяка врезался мне в переносицу, наполовину выбив сознание. Меня отвязали, закинули мои руки себе на плечи, и потащили к недалекой бане.

      – Погодь-ка, – замер перед порогом бани Антип, – а что ежели он баенник?

      – Думаешь? – Лукьян с сомнением оглядел меня. – Вроде не похож…

      – Была бы байна, а черти найдутся. Банник разный вид принять может. Хоть голого старика, хоть кабана, хоть собаки, лягушки, даже белого зайца. Я перед революцией, помню один раз пошел в байну мыться и не попросился. Помылся и смотрю: из-за печки кыха15 черная на меня глядит, и глазища, глазища здоровенные, что твои блюдца, зеленые. Испужался я, перекрестился, а он на полок16 и вскочил. Товды17 я задом попятился. Крещусь и пячусь. Так и вышел из парной, не кинулся он на меня, уберег Господь. Пришлось домой голым идти.

      – То и обдериха могла быть, – задумчиво сказал Лукьян.

      – Могла…

      Они нерешительно стояли перед дверью.

      – Мужики, отпустите, – всхлипнул я. – Я же свой, крещеный.

      – Креста на тебе нет, – уличил Лукьян, – брэшешь ты.

      – Что ты слушаешь нечистого? – Антип умело ткнул меня по почке. – Он тебе и не такого наплетет.

      – Я в баню мыться просто крест снял, – ухватился я за призрачную надежду. – Я перекреститься могу…

      Разбойники прислонили меня к бревенчатой стене бани и, отпустив, отошли на пару шагов, озадаченно рассматривая. Для страховки при этом держали меня под прицелом винтовки и обреза.

      – Черт перекреститься не могёть, – озадаченно сказал Антип. – Так?

      – Бачимо, – согласился Лукьян.

      – Ежели он перекрестится, то он человек? Так?

      – Знамо дело, – кивнул Лукьян.

      – Крестись,

15

Кошка.

16

Полка в бане.

17

Тогда.