Водяной. Карл-Йоганн Вальгрен

свой собственный голос и впилась ногтями в руку, державшую меня за волосы, выворачивалась, оказалась почему-то на животе… еще чья-то рука схватила меня за волосы… помочь пришли, сволочи. Земля и сосновые иглы лезли в рот, я отбивалась изо всех сил, пока они не заломили мне руки за спину и связали.

      – Замри, сикуха.

      Чьи-то руки содрали с меня брюки и трусы, грубо, царапая ногтями, как сдирают кору с дерева, как будто боль не имеет никакого значения, словно я не живая, манекен в витрине, запихали мне что-то в задний проход, даже не раздвинули попу, сволочи, запихали что-то острое и шершавое… я надеялась только, что не порвут там ничего.

      В глазах потемнело от боли. Когда зрение вернулось, я увидела брата. Он скорчился на тропинке, в пяти метрах от меня, изо рта, носа и ушей торчала трава. Похож на какое-то нелепое огородное пугало.

      – А теперь накорми сестренку. Поделись с ней свежим сеном. Надо же ее как-то наградить за то, что она обещает больше не стучать. А потом пусть идет. Ты-то пока останешься с нами. С тобой мы еще не разобрались.

      Предводитель явился. Герард. Откуда он взялся? Только что его не было, он словно материализовался. Стоит между деревьев, в расстегнутой кожаной куртке, шнурки у кроссовок болтаются, стоит и улыбается своей сволочной улыбкой. Брата подтащили ко мне. Я так и лежала на животе со связанными за спиной руками и с какой-то дрянью в заднице. Он зажмурился и опустился на колени.

      – Все будет хорошо, – крикнула я Роберту. – Обещаю. Делай, что они говорят…

      Я с трудом, выламывая шею, посмотрела на Герарда:

      – Как-то ведь можно договориться?

      – Что-то я плохо слышу… что ты там бормочешь?

      – Говорю, можно же договориться… чтобы вы его отпустили.

      – Все равно не слышу. Говори громче.

      – Сколько ты хочешь? Я достану деньги.

      Он прикурил сигарету и выпустил дым через нос, как два серых бивня.

      – Это зависит… во сколько ты оцениваешь брата. Назови разумную цену. Полторы тысячи?

      – Получишь сколько захочешь. Только оставь его в покое.

      – Честно говоря, не думаю, чтобы он стоил полторы тысячи. Можешь поторговаться. Скажем так: девятьсот. Или тысячу. И свободен. До конца полугодия. Вопрос только – когда ты заплатишь?

      Я уже не могла говорить, голос не слушался, смотрела в землю на опавшие листья и серо-сизый мох… совсем близко, прямо под носом.

      – Я правильно слышал? Неделя? Вот и договорились. В следующую пятницу. А потом он мой. Не то чтобы… ну, вроде залога.

      – Дожуй сено, – прошипел Педер, – и сеструху накорми, не видишь, она проголодалась. Давай, давай, недоносок!

      По щекам брата текли слезы. Он неуверенно протянул мне руку с травой, не открывая глаз. Но я-то, я… я не сомневалась ни секунды. Мы можем откупиться, они оставят нас в покое… на какое-то время. И я прижала к себе его руку и покорно, как лошадь, начала жевать траву и сухую хвою из рук своего любимого брата.

      Солнце уже опускалось, через пару часов стемнеет – и море сольется с небом. На траве сушатся сети.