Я, ангел. Константин Валериевич Аврилов

– монашеская ряса с капюшоном, перепоясанная грубой веревкой.

      Статные красавцы сбились в кучку, скорее из страха, чем из почтения. Не глядя в их сторону, «монах» наставил закорючку пальца и ласково попросил:

      – Вон.

      Бешеную горничную сдуло как ветром.

      Монах повернулся к толпе небритой щекой:

      – Где вестник?

      Его взгляд направили на гостя с мотоциклом. Толик был осмотрен тщательно, придирчиво и досконально. Монах скорчил мрачность и выжал из себя презрительно:

      – Это обычный внезапный.

      Кто-то из прятавшихся за спинами посмел возразить:

      – У него деньги...

      Неприятный старикан прошелся по телу Толика холодным рентгеновским взглядом, словно сдиравшим кожу по живому.

      – У него денег нет.

      Разоблачен и выпотрошен. О бензине можно забыть. И как хрыч угадал?

      – Я могу заплатить, – повторил Толик безнадежную мантру. – Деньги на карточке.

      – Молчать... – начал монах, но оборвал себя, словно не зная, как обратиться к незнакомцу. Зато бросил через плечо: – Всем по делам.

      Толпа красавцев растворилась в окрестностях.

      Толик остался один на один с малоприятным субъектом, не спускавшим с него такого колюще-режущего взгляда, что хотелось закрыться чем-то более прочным, чем комбинезон воловьей кожи.

      Неотрывно пялясь, монах гаркнул:

      – Томас!

      Появился запыхавшийся толстячок с выбритой лысиной над стриженым ободком шевелюры. Спешил, подхватив юбку ярко-красного одеяния, иначе путающуюся в ногах. К юбке аккуратно, что и шва не заметить, пришита курточка с длинными рукавами, наглухо задраенная рядом пупырчатых пуговиц в цвет ткани. Тончайшим платком, выпрыгнувшим из рукава, упитанный вытер лысину, хоть не вспотел, и добродушно улыбнулся:

      – Здесь я, что кричишь.

      Строгий монах вновь применил крючковатую указку:

      – Что это, сеньор Томас? – Грязный ноготь целился в грудь мотоциклиста.

      Толстяк в кардинальском облачении картинно выпучил глаза, всплеснул пухлыми руками и провозгласил:

      – Неужто вестник пожаловал?

      – Нет, сеньор Томас, это не он. Ты прекрасно видишь.

      – Да? А вроде похож. Черен обличьем, конь медный.

      – Не конь, дрянная жестянка проклятых язычников. Не обличье, всего лишь дубленая кожа. Еще не забыл, как выгладить? Запах горелого помнится?

      – Ох, дон Джироламо, прозорливый ты...

      – Дело не в этом. Дело в другом. Совсем в другом. Не находишь?

      – Да-да-да, как раз подумал, что... – красноодежник запнулся, отвел взгляд, но быстро затараторил. Начались вязкие препирательства давних спорщиков, в которых никто не может взять верх так давно, что и не помнят, о чем спорят, но спорят с жаром, страстью и аппетитом. О постороннем окончательно забыли.

      Почтенные путались, несли абракадабру, из которой было ясно: толстяк медленно, но верно уступает в чем-то принципиальном важном. Кажется, один из них – с итальянским