Пожить в тени баобабов. Геннадий Прашкевич

– и голых таитянских баб, и африканских слонов, и баобабы, понятно.

      А итог?

      Вывалился из окна гостиницы.

      Пьян был?…

      Валентин вздрогнул.

      Настенные часы протяжно отбили два удара.

      Сразу с боем часов вошли в комнату молча, но уверенно, широкоплечие мортусы в мятых куртках. Четверо. Деловито прицелились к бронзовым ручкам. Богатый, однако, гроб у Сереги, друзья не пожалели, вдруг отметил про себя Валентин. Бронзовые ручки, резьба, защелки, фигурные выступы. Такую красоту и под землю?…

      Впрочем, почему под землю?

      До крематория, а там…

      Он не стал додумывать, а что, собственно, там. Не все ли равно, что там, если отчаливаешь не куда-нибудь за бугор, как собирался отчалить Серега, а в вечность?

      – Кто родственники? – обернулся на собравшихся бригадир. – Выносим?

      Валентин кивнул.

      – Берись, – приказал бригадир, и мортусы в куртках вцепились в бронзовые ручки.

      – Погоди.

      Валентин хмуро оттолкнул бригадира, присел между высоких табуретов и легко на плечах приподнял тяжелый гроб. Плевал он на выпученные глаза присутствующих. Какое ему до всех них дело? Медленно, как на разминке, выпрямился, поправил на плечах тяжелую ношу и сквозь сгустившееся изумленное молчание и разом порхнувшие в стороны недоуменные шепотки шагнул к широко распахнутой двери.

      Кожаные куртки и длинные плащи изумленно прижались к ободранным стенам подъезда.

      «Кто это?»

      «А хер его знает. Может, братан. Похож».

      «Ну, бык! Поднять такое!»

      «Ты тише. Может, правда, братан».

      Кто-то распахнул настежь двустворчатую дверь подъезда. Валентин по обшарпанной лестнице медленно, как в воду, вошел в плачущий рев траурного марша. Сразу было понятно, что играют не те лабухи, что каждодневно таскают жмуров. Профессионалы. У этих даже лица другие, прямо профессора из консерватории. А может, и правда профессора. Играли они от души, на разрыв сердца. Сереге бы понравилось. Серега уважал профессионалов. Сам был профессионал. Правда, жить хотел долго.

      Гроб втолкнули в катафалк. Бригадир уважительно провел по лицу ладонью, поморгал удивленно:

      – Ну, ты…

      И покачал головой:

      – В детстве, небось, на убой кормили.

      Валентин не ответил.

      Кормили как всех. Нашел о чем говорить. Картошка да хлеб, правда, молока вволю. А за то, что выросли крепкими, тетке спасибо. Это она вырастила и Серегу, и Валентина – безотцовщина. Собственно, участок Валентина в Лодыгино и принадлежал раньше тетке. Хороший участок. Не одного, а всех пятерых может прокормить.

      Плач трубы…

      Дальний, нездешний…

      Хорошие лабухи. Им бы самим преподавать в консерватории. Может, и преподают. От такой музыки жмур расплачется.

      И орган…

      Как орган?

      Откуда орган в крематории?

      Валентин обернулся.

      Понятно, не орган, а магнитофонная запись.

      Как в кино.

      Концерт в крематории.

      Крематорий…

      Слово-то