Ловец бабочек. Мотыльки. Карина Демина

упоминал.

      Князь качнулся, уставившись не то на часы, не то на собственную тень в витрине.

      – И первым о нем заговорила твоя соседка, а потом ее убили… убийство – лучший способ привлечь внимание к чему-либо… или к кому-либо. Дальше проще. Связать имя твоего благоверного с потерпевшими. Отметить факт их тихого исчезновения… про гробы, полагаю, ты бы тоже додумалась сама, не так это и сложно. Для них, полагаю, тела нам и оставили, – он щелкнул по витрине пальцем. – А заодно припомнила бы пяток-другой преподозрительных моментов из вашего общего прошлого. Все это красиво… слишком уж красиво, чтобы быть правдой. К слову, полагаю, что наш новый свидетель, почтеннейший пан Белялинский, уже мертв и рассказать ничего не способен… тоже, если подумать, подозрительно…

      Глава 4. О союзниках неожиданных

      Во мне постоянно борются добро и зло, но все время побеждает дурь.

      Из заключительной речи некоего пана Н., мздоимца, мошенника и многоженца, произнесенного перед высоким судом Лодзи.

      Пан Белялинский, против ожиданий, был еще жив. Он лежал на кровати, глядя в потолок и силясь позвать кого-нибудь. Однако же из открытого рта раздавался лишь тяжкий сип. И сомнительно было, чтобы кто-нибудь его услышал.

      И табличка на двери… пан Белялинский просил не беспокоить…

      …кто ж знал?

      …она расстроится… или нет? Переменилась… куда исчезла та хрупкая застенчивая девочка, которая так радовалась каждой безделице?

      …или не было ее никогда? Выдумал… сочинил… теперь вот поплатился.

      С хрипом пан Белялинский все ж сумел повернуться на бок. Боль в груди усилилась и разлилась, заполняя все его тело. И потому, когда протяжно заскрипела дверь, пан Белялинский сперва решил, что скрип этот ему почудился.

      Бывает перед смертью, он слыхал.

      Но нет.

      Вот и пол застонал. И свет окна заслонила знакомая фигура.

      – Т-ты… – получилось сказать.

      – Я.

      Он присел на кровать и положил руку на грудь пана Белялинского.

      Полегчало. Боль отползла. И сердце застучало ровно, спокойно.

      – Ты… меня все равно убьешь?

      – Лежи тихо, – велел гость, руку убирая. Тотчас жар нахлынул, но был он… потише? Полегче? Да, пожалуй что… и терпимо уже.

      Гость же снял перчатки и положил их на прикроватную тумбу.

      Пальцы размял.

      – А говорили же тебе, обратись к целителям, – с упреком произнес он. – Нет, упрямый.

      – Я… обращался…

      – И что?

      Он сам расстегнул сорочку пана Белялинского и провел белесым ногтем по груди, будто разделяя эту грудь пополам. И холод от прикосновения проник сквозь кожу. Рот наполнился вдруг горькою слюной, которую пан Белялинский глотал, но ее лишь прибывало и прибывало, пока он не понял, что вот-вот этой слюной захлебнется.

      – Плюй на пол, – велел гость.

      – Зачем ты…

      – Я забочусь о своих партнерах, – он воткнул пальцы в грудь, и те пронзили, что бледноватую пупырчатую кожу, что дряблые мышцы, что кости. Последние