Двойной шпагат. Орфей. Опиум. Жан Кокто

здесь.

      И едва хлопнула входная дверь и из прихожей донесся голос Жака, крикнул:

      – Жак, мой мальчик, представляете, что выдумала Жермена?

      Жак вошел.

      – Она говорит, что вы с ней спите!

      Соприкасаясь с Жерменой, Жак заражался ее хитростями. Он с первого взгляда сориентировался в ситуации, понял, что его любовница, обессиленная усталостью, раскололась.

      – Полно, господин Озирис, успокойтесь, – сказал он. – Вы же знаете, какая Жермена злючка. Она дразнит вас, потому что любит.

      Жак, эта чистая душа, так чисто сработал, что Нестор остался с ними завтракать и распечатал коробку сигар.

      Царицы Египта! Не ваши ли это маленькие мумии с золотыми поясками покоятся в богато разукрашенной коробке?

      Озирис ел, курил, хохотал, потом ушел на биржу.

      Жермена дулась, корила Жака за его хитрость.

      – Значит, ты не хочешь, чтоб я была только твоей?

      – Я не хочу быть виновником такого серьезного шага, которым ты когда-нибудь меня попрекнешь.

      Ферма, парное молоко, свежие яйца остались где-то далеко-далеко.

      Когда Лазарь приступил к брату с расспросами, Нестор похлопал его по плечу.

      – Жермена оригиналка, – сказал он, – в этом ее прелесть. За ней не поспеть. Взяла и поехала к себе на ферму: стосковалась по коровам. Нашему брату, биржевым дельцам, этого не понять. Лут – та попроще, как бы это сказать… нет в ней того огонька, изюминки. Хотя, конечно, у нее есть свои достоинства. Нет, я с Жерменой не расстанусь.

      Этот эпизод теперь виделся Озирису как очередное приобщение к тесному кругу посвященных. Пересуды, анонимные письма вызывали у него улыбку превосходства, словно он знал некую тайну, в силу которой Жермена могла давать сколько угодно поводов для сплетен, но это лишь украшало ее богатого покровителя.

      Эта довольно туманная тайна состояла в нестандартности его любовницы – в ее любви к природе, в увлечении собаководством.

      Его спрашивали: «А где Жермена?» Он отвечал: «Я предоставляю ей полную свободу. Ее увлечения – не мое дело».

      Лут была потрясена. Не обладая столь гениальной легкостью, она вынуждена была признать, что сестра показала класс.

      VII

      В таком виде все и оставалось: грязное белье, сигаретные пачки, старые расчески в номере гостиницы. Жаку не было нужды страдать от этого беспорядка. Он его уже не замечал. Он смотрел глазами своей любовницы, которая только так и жила с самого детства.

      Скоро беспорядок пополнился новым элементом.

      Вот уже три недели Жермена получала дурные вести об отце. Она его не любила и оставляла письма без ответа.

      – Видишь ли, – говорила Луиза, – выходить в свет вечерами – наша профессия.

      Но Жермена, считая себя более «приличной», смотрела на Луизу немного свысока, и ей представлялось, что лучше скрывать болезнь старика Рато, чтобы не стеснять своей свободы. Она даже себя почти уверила, что мать преувеличивает серьезность положения и волнуется по пустякам.

      Однажды вечером,