Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары. Ната Лакомка

положил инструмент на стол, где уже лежала двойная флейта.

      Будимирович проводил его насмешливым взглядом, и когда Царёв сел на свое место, сказал:

      – Иван, захотите исправить «тройку», к следующему практическому занятию разучите на гуслях первый концерт Чайковского. У вас талант к аранжировке, будет любопытно послушать.

      Редкие смешочки пролетели по аудитории, но смеяться студенты больше не осмелились.

      – Да, конечно, – произнес Царёв с отвращением.

      Звонок обозначил окончание второй пары, и студенты шумно двинулись к выходу.

      – Краснова, задержитесь, – позвал меня декан.

      – Я тебя подожду, – прошептал Анчуткин, взволнованно блестя глазами, и вместе со всеми вышел за дверь.

      Будимирович сел на соседний стол, показывая, что беседа будет носить неформальный характер, и некоторое время рассматривал меня, как диковинную зверюшку.

      – Вы – сестра Елены Красновой? – спросил он.

      – Угу, – ответила я.

      – Ваша сестра – лучшая ученица в институте. Вам это известно?

      – Да, конечно, – произнесла я с таким же отвращением, как и Царёв.

      – Вам это не по душе?

      Я промолчала, и Слободан Будимирович задумчиво постучал кончиками пальцев по столу – как играл на фортепиано.

      – Боитесь, что от вас станут требовать слишком много, а вы не справитесь? – предположил он.

      – Почему на меня не подействовала магия Царёва? – я не желала отвечать на вопросы декана и поспешила перевести тему. – Он ведь хотел, чтобы это я плясала танец маленьких лебедей!

      – Хотел, – согласился преподаватель, – но не учел ваших особенностей, Василиса. За это я поставил ему всего лишь «удовлетворительно». При способностях Царёва он должен был сразу увидеть, что вы невосприимчивы к магии музыкального внушения. Я это понял, как только вы вошли в аудиторию.

      – Нет слуха, как у Анчуткина, – сказала я обреченно.

      – Не так, – возразил Будимирович. – Слух у вас, несомненно, есть. У вас мелодичный приятный голос. Мне кажется, дело не в этом.

      – А… в чём?.. – прошептала я, и сердце забилось от предвкушения правды. Сейчас он скажет, что я – нечто особенное, редкое, уникальное, и пусть будут эти семь процентов, если я нечто…

      – Вы многое пропустили по моему предмету, – заговорил Слободан Будимирович, словно заворковал, – если бы вы пришли в начале семестра, когда мы изучали введение в искусство песнопений, то знали бы, что не все волшебники одинаково восприимчивы к музыке. Есть простые человеческие факторы, почему ученик не чувствителен к высокочастотным волнам – например, нет слуха, как у Бориса Анчуткина. А может, все дело в оборотничестве.

      – Оборотничестве?

      – Замечено, что птичьи оборотни более восприимчивы к музыке, в то время как земноводные оборотни совершенно не воспринимают музыкальных волн.

      Я чуть не свалилась со стула.

      – Хотите сказать, что я… что я – земноводное?!

      – Ничего