Монашка и дракон. Ната Лакомка

начала я, но сразу замолчала.

      – Почему – что? – спросил он. – Говори, раз заикнулась.

      Набравшись смелости, я спросила, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть ненароком:

      – Почему вы так действуете на людей, милорд? Ваш взгляд, ваш голос – все повергает в панический ужас…

      – Ты чувствуешь драконью кровь, человек, – сказал он почти равнодушно. – То же самое ты чувствовала бы, оказавшись рядом с медведем или львом.

      – Но… – я кивнула в сторону спящего Дилана, – но почему мы не испытываем то же самое в присутствии вашего брата? Я боюсь его, но не так, как вас… Я боюсь его, как опасного и вспыльчивого человека, а не как дикого… – тут я прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

      – …а не как дикого зверя? – закончил фразу милорд Гидеон. – Наверное, потому что Дилан – не зверь. Хоть отец наш и был драконом, Дилан не унаследовал драконьей крови. В нем кровь нашей матери.

      – Она была человеком? – осмелилась спросить я.

      – К чему такое любопытство? – Гидеон склонил голову к плечу. – Зачем ты все это выспрашиваешь?

      – О, простите, – пробормотала я, уставившись на свои руки.

      – Виенн? – позвал он лениво. – Так что означает твой интерес?

      – Простое любопытство, милорд, – заверила я его, – ничего больше.

      – Ты от меня ничего не скрываешь?

      Вроде бы небрежный вопрос ударил меня в самое сердце. Я замотала головой и шепотом воскликнула:

      – Нет! Нет, милорд! Что бы мне скрывать от вас?!

      – Не знаю, – сказал он медленно. – Но хочу верить, что тебе и в самом деле нечего скрывать, и что ты говоришь правду о простом любопытстве. Я ненавижу, когда мне лгут. Поэтому меня взбесило, когда ты начала врать там, в зале. О том, чего нет в Писании.

      – Это не было враньем, – быстро сказала я. – Это всего лишь мое умозаключение.

      – А еще я ненавижу тайны, – продолжал он, не слушая меня. – Если есть тайны – есть тайные умыслы, а они никогда не бывают добрыми. Я ненавижу трусов, которые готовы пресмыкаться, лишь бы сохранить жизнь. Я ненавижу подхалимов, которые продадутся за кусок хлеба и пару золотых, позабыв о гордости.

      Он замолчал, и я некоторое время ждала – не скажет ли что-нибудь еще, а потом произнесла:

      – Сколько ненависти в вашей душе, милорд. Как же вам тяжело живется на свете, с такой ненавистью. Мне искренне вас жаль.

      – Ты меня жалеешь? – спросил он скептически. – Ты – нищая девчонка из монастыря?

      – Я не всегда была такой, милорд, и мне есть, с чем сравнивать. Можете поверить – нищета в сердце всегда страшнее, чем нищета в деньгах. Ведь как говорится в Писании: «блаженные нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».[7] Но про нищих сердцем не сказано ничего.

      – Значит, твое богатство – в сердце? – усмехнулся он. – Сколько там золота? Драгоценных камней? А может, ты прячешь там породистых скакунов или клинки из фарандской стали?[8]

      – Не мне судить о богатстве моего сердца. Это определят небеса.

      Мой

7

Еванг. от Матф., 5:3

8

Имеется в виду булат