Пароход. Александр Харитонов

и теперь Алябьев заметил, как мать девушки взглянула на него уже довольно благосклонно.

      Поехали: первым Павел, затем Тибо, за ним Алябьев, сразу же определивший, что француз сел на лошадь впервые. Пока ехали шагом – куда ни шло, но едва перешли на рысь, Сергею Сергеевичу пришлось учить Дюрана на ходу. Тибо старался, ругаясь про себя, что лучше бы он ограбил парижский Банк Франции, чем сел в седло, однако мало-помалу приноровился.

      Сгущалось быстро, и скоро всадников накрыла полная кромешная темнота. Павел надел себе на голову для ориентира белую шапку. И хотя плоховато её было видно, но всё же видно, а то ведь совсем глаз выколи, а мягкий лошадиный топот ещё и слух забивал.

      Как никогда черна была та сентябрьская ночь.

      Ехали, наверное, около часа, затем Павел велел остановиться и спешиться.

      – Так, господа, – сказал он по-русски, снимая свою белую шапку. – Если надо оправиться и покурить, то только сейчас, и то, курить в кулак. Поедем далее – ни одного слова. Будет надо, я сам вам скажу. Поедем в прежнем порядке. Лошади у меня дрессированные, и без поводьев идут гуськом копыто в копыто, так что не бойтесь – не потеряетесь, но если у вас есть опаска, то могу дать верёвку: будете держаться за концы и поддёргивать друг друга для самоуспокоения. В лес заедем, берегите глаза от веток. Есть какие-то вопросы?

      – Как вы видите в этой темноте? – спросил Сергей Сергеевич.

      – Что мне надо, я прекрасно вижу, – усмехнулся Павел.

      Алябьев проинструктировал Тибо, они вновь сели на лошадей и опять поехали, но теперь уже только шагом. Конечно, каждый человек ходил в полной темноте, и, конечно, каждый человек при этом вытягивал перед собой руки, чтобы не напороться на какую-нибудь твёрдую или, не дай бог, колючую неприятность. Сейчас хотелось сделать то же самое.

      Луны на небе не было, звёзд не больше, чем и вчера, и светили они тоже не ярче. И всё же от этих звёзд вверху было какое-то просветление, а ниже их полный мрак.

      Каким маршрутом они ехали, определить было трудно: всё как-то плавно и более-менее ровно. Только в двух местах лошади явно свернули, сначала вправо, а потом влево, а потом начался лес, не то еловый, не то сосновый. В нём и звёздное просветление погасло. Лишь иногда в вышине проскакивал какой-нибудь тусклый серебристый огонёчек.

      Алябьев полностью ослабил поводья и прикрыл левой рукой лицо. Кто его знает, какой коварный сучок или какая колючая ветка наметились в его глаза? Животные у Павла воистину были дрессированные. Они шли спокойно, как будто наверняка знали дорогу, и тогда Алябьев подумал: «А ведь это они нас ведут на место, а не наш проводник. Никогда не поверю, что этот самый Павел видит в такой темноте лучше, чем я». Однако этот самый Павел вскоре убедил его в обратном: в темноте он видел великолепно.

      Лошади остановились, похоже, на поляне, поскольку вверху опять засветлело звёздочками небо. Павел шёпотом велел спешиться, Алябьев повторил это для Дюрана. Под ногами была высокая трава. Проводник куда-то увел своих