Пароход. Александр Харитонов

добры! – ответили женщины.

      – Чы муви пан по-польску? – проявила любопытство девушка.

      – Нет. Совсем не говорю. Выучил несколько фраз. Вот и всё.

      Божена оставила скалку и поспешила подать ему полотенце. Побрившись и умывшись, он вернулся в кухню. Чем ему заниматься, он совсем себе не представлял и попросил:

      – Пане, можно я с вами посижу? Не помешаю?

      Пани Зосия согласно кивнула, а паненка сказала ему на смеси русско-польского языка, расставляя ударения не там, где им положено быть в русских словах:

      – Ойчец и Януш ушли естще засвéтло. Они нáйдут вам прóход, не бойчещь.

      – Надеюсь… Может, вам помочь чем-то? Вы скажите, я всё сделаю.

      – Не, – улыбнулась Божена. – Джьэнкуе. Мы с маткой сами управимся.

      Но «матка», видимо, была другого мнения. Не отвлекаясь от своего пирожкового занятия, она что-то сказала дочери, и та, взяв широкий тесак, позвала с собой Алябьева:

      – Пόйдемте нá двор!

      Оказалось, что надо зарубить курицу. Дел-то – ловить её дольше: тяп и готово!

      – Что ещё? – спросил офицер.

      – Не! – ответила девушка, тут же принявшись ощипывать перья трупика в корзинку.

      Невольно сравнивая её с Лилей, Алябьев спросил, сколько ей лет.

      – Мам джеве”тнащьче', – ответила она и спросила в свою очередь: – А васчей пани?

      – А моей … кхм… восемнадцать.

      – Ой, яки младыа! Чшы ест пан жонаты?

      – Женат, – неожиданно сам для себя ответил он. – Её Лилиан зовут. Она француженка.

      Божена поделилась, что когда её родители венчались, матери тоже было восемнадцать, а отцу сорок и, по её мнению, такие неравные возрастные браки должны совершаться только по любви. Алябьев согласился: да, по любви, по этому самому помешательству в мозгах. По любви всё в этой жизни случается, как самое прекрасное, так и из вон ряда выходящее – отвратительное. Особенно грешат им царствующие особы, совершая дикие поступки. Взять того же императора Нерона, например. Он по любви к своей матери убил её, и по любви к Риму сжёг его дотла.

      – Однако, большое у вас хозяйство, – сказал Сергей Сергеевич девушке, основываясь на том, что он увидел: дом-крепость, два сарая по размеру конюшен, амбар, погреб, баня и «придел» к ним: колодец и огромная поленница в длину всего забора. А ведь с левой стороны от хутора был ещё и огород, а с правой уже выкопанное картофельное поле.

      – Всё ещть, – ответила Божена. – Лошади, кόровы, свиньи, куры… Живём трохи.

      – Что же вы в такую глушь забрались?

      – Почéму глушь? Разве в городе не глушь?

      Он понял, что она хотела сказать. Действительно – та же глушь. Только каждую квартиру окружают такие же городские квартиры, а тут поля и лес. И там, как и здесь, никому до своих соседей дела нет. Там своё общество – тут своё.

      – И не скучно вам здесь жить, панна Божена?

      – Не! Не скучнό. Тут живёшь, а там … – она подыскивала нужное слово: – … там…

      – Существуешь, – подсказал он.

      – Так! – согласилась она. – Тут я вольна! Тут я хоть