Согрей мое сердце. Лика Верх

он.

      Рывок и раздался хруст. Силу рассчитала ровно настолько, чтоб скорчился от боли, но живой.

      Будет думать, что и кому он говорит.

      – Милые бранятся – только тешатся, – дед спокойно попивал чай, будто развернувшееся действо рядовое явление в этом доме.

      – Этот засранец – мой студент.

      С удовлетворением наблюдала, как он держится за шею, но… усмехается.

      Да чтоб тебя! Что ты за человек такой, Пантин?!

      – У нас полное взаимопонимание, – он рвано смеялся.

      – Чего ж не понять? Понимаю. От избытка сердца уста глаголют, – покивал дед и поднялся. – Пойду вам место подготовлю. Не хоромы, но живется неплохо.

      Убью гада. Ночью. Подушкой задушу. Изощренный метод убийства для магов.

      – А как вас звать? – стыдно не знать имени, кто на ночлег пустил.

      – Феодор, но звать меня не надобно. Сам прихожу, – он скрылся за деревянной дверью, неокрашенной, какие раньше в избах были.

      Контроль над силой, контроль над собой. Лишь бы не прибить студента раньше времени. Мороз вряд ли расстроится, но разозлится.

      В принципе, можно попытаться сделать из него Франкенштейна. Такие эксперименты мы еще не проводили.

      – Слушай и запоминай, а лучше записывай: если хочешь вернуться в Академию живым, не испытывай мое терпение. Я не Мороз. У меня самоконтроль тесно связан с настроением, которое ты весь день портишь!

      Пантин еще раз провел рукой по шее, хмыкнул и навис надо мной, упираясь руками в стол по обеим сторонам от меня.

      – Справедливо двустороннее соглашение, – этот уверенный и даже командный тон уже слышала в лесу перед встречей с вендиго. – Ты сдаешься, и победа в споре остается за мной, просишь прощения… на коленях, – взгляд зеленых глаз скользнул по губам.

      От печки здесь так жарко, уф. Откройте окно! Явно же перетопили.

      – И мы мирно сосуществуем до окончания практики, – закончил он.

      Волнительное положение. Его губы непозволительно близко, взгляд, читающий каждую эмоцию, голос, пробирающий до дрожи… Но и мне не восемнадцать лет, чтобы повестись на все эти атрибуты.

      – Я тебе сейчас коленом по бубенцам врежу, Казанова недоделанный.

      Довольная ухмылка расцвела на губах. Он ждал такой реакции?

      – Значит игра продолжается, – заключил и выпрямился – дед Феодор вернулся.

      – Эх, молодежь… Идите, укладывайтесь, – он пошаркал тапками по полу мимо нас к печке.

      Наградила студента уничижительным взглядом и спокойно, гордо и уверенно вошла в соседнюю комнату.

      Не поняла.

      Здесь одна кровать. А…

      – М-м… – протянул Пантин над ухом, – Мне начинает нравиться моя практика. Надеюсь, тебе есть, чему меня научить?

      С…с…сту-ужа…

      – Не обольщайся, поспишь не полу. Не замерзнешь, – тон, как и положено, холодный, даже ледяной.

      Подозрительно долго он молчит. Старается придумать фразу позабористей?

      Нет, он совсем потерял и стыд, и совесть. Хотя их у него и не было никогда.

      Он перед моим носом упал