Фиалковое сердце Питбуля. Лана Муар

интервьюера на фоне ответов девушки – едва ли не банальщина тупицы, рядом с которым тот же Глок будет выглядеть профессором лингвистики, а Гёте и вовсе трижды лауреатом Пулитцеровской премии.

      – Босс?

      Глок, приоткрывая и стуча в дверь одновременно, всовывает в образовавшуюся щель свою бритую голову, осматривается, словно боится оказаться не вовремя или увидеть то, что ему не стоит видеть. Например, что? Труп Жанночки? Сомневаюсь, что он его смутит.

      – Внимательно, – отвечаю, не отрывая взгляда от фотографии – вот где сконцентрировано мое внимание. Я впитываю черты лица Эвридики, запоминая их, и Глок своим появлением мешает. – Если ничего срочного, то зайди через полчаса.

      – Счетовод приехал.

      Поднимаюсь с кресла и выхожу из-за стола чуть раньше, чем в кабинет входит отец. Внешне – абсолютное спокойствие, в глазах – адское пламя гнева.

      – Выйди, – бросает приказ Глоку, и тот поспешно ретируется, закрывая за собой двери.

      Рисковать ослушаться, спорить или, не приведи бог, пререкаться с отцом в таком настроении – гарантия получить пулю в лоб, а то и две. Те, кто мог попробовать это сделать без летальных последствий, носили одну фамилию, Аваловы: мать, я и брат. Арсений, в принципе, не спорил с отцом и соглашался с любым его решением, мама, если была с чем-то не согласна, всегда знала в какой момент стоит отступить. Я гнул до победного и два раза видел побелевший от напряжения палец, застывший на спусковом крючке. Первый, когда подал документы в МГУ и не поехал учиться и получать диплом на туманный Альбион. Второй, когда перехлестнулся с отцом за тендер и не уступил.

      – Два вопроса, – пророкотал отец, вдоволь поупражнявшись в прожигании моей черепной коробки. – Кто видел видео? И что на нём было?

      – Я и Рыба, – сухо и в той же манере ответил я. – Рыба и Жанна, – достал из кармана мобильный и развернул экраном от себя, запустив запись с камер благоразумно не включая звук.

      Нескольких секунд блядства, заснятого с четырех ракурсов, хватило, чтобы в глазах отца заполыхало в разы ярче, а зубы заскрипели.

      – Сотри эту мерзость, чтобы нигде не всплыла. Где эта шлюха?

      – Летит домой на всех парах с попутным ветром.

      – Какого черта ты ее отпустил, Назар!?

      – Я так решил! – хриплю, удаляя видео. – Вякнет хоть слово – подпишет себе приговор. Люди Хана спят и видят, как разматывают ее на ленточки. Рыбу он уступил мне.

      – Хочешь сказать, что ты его спрашивал? Не поверю, – усмехнувшись, отец сбросил пальто на спинку кресла и пошел к бару, где привычным движением плеснул себе в широкий стакан бурбона. Ровно на два глотка. Для меня – «Perrier». – Завтра приедут мои партнеры. Я хочу, чтобы ты присутствовал. Заведешь новые знакомства. Сын Черкесса хочет открыть магазин и просит твоей помощи или поискать ему помещение.

      – Я ему не риелтор