Фиалковое сердце Питбуля. Лана Муар

так же, как он делал мгновение назад, и без сожаления вонзают лезвие стилета в горло на всю его длину. Треск вспоротой кожи, клекочащий хрип и звенящий льдом хруст ломаемых телом веток. Снова удар в груди, уже быстрее, ещё один. Я снова вижу привычную по скорости картинку реальности, в центре которой девчушка в перепачканной грязью куртке и разодранной до пояса юбке тянется к небольшой спортивной сумке. И три жмура рядом.

      – Пошли! – сгребаю сумку и девчонку в охапку, пока не успела понять, что именно сейчас произошло, волочу к машине, больше неся, чем позволяя идти самой, и вталкиваю на заднее сиденье, скидывая туда же свою куртку. – Прикройся и пристегнись! Глок! Гильзы?

      – В кармане, босс.

      – Камеры, свидетели?

      – Чисто.

      – Адрес! – рявкаю, разворачиваясь к девчушке, забившейся в дальний угол сиденья.

      – Ма… Ма…

      – Ну!

      – Машинистов, – еле шевеля дрожащими губами выдыхает она.

      – Конкретнее!

      – Семь.

      – Глок, ты слышал.

      Он трогает машину максимально плавно, чтобы не оставить на асфальте следов покрышек, ввинчивается в поток, идущий на север – в противоположную от Машинистов сторону, и, попетляв по перекресткам с камерами на нормальной скорости, разворачивается.

      Всхлип. Короткий, будто испугавшийся сам себя, звук, и дальше новый. Застывший в горле, увидев мое движение к центральным подстаканникам. Я поворачиваюсь, протягивая открытую бутылку:

      – Попей.

      С опаской берет в руку, смотрит на этикетку и, прислонив к губам, давится, глотая воду, сквозь рвущуюся наружу истерику. С подбородка течет на куртку, с нее растекается по моей и сиденью, а по щекам ручьи беззвучных слез из перепуганных фиалковых глаз. Перхает, все таки подавившись, тянет и прижимает к груди сумку, переворачивая бутылку горлышком вниз, и дёргается, когда недопитая вода льется на неприкрытые коленки.

      – Они. Успели? – спрашиваю вкрадчиво, медленно и шепотом, чтобы не пугать девчонку сильнее, чем она напугана сейчас.

      – Не… не… не знаю, – оттягивает куртку ниже, закрывая ей ноги и остатки колготок, и, рвано выдохнув, мотает головой, ощупав ее, а потом плечи. – Н-н-нет.

      – Уверена?

      – Д-д-да.

      – Куришь? Сигарету дать?

      Снова отрицательное движение головой и сразу же за ним судорожный кивок. Подкуриваю – один черт в таком состоянии сама не сможет, и невольно улыбаюсь громкому кашлю и зеленеющему лицу после первой, действительно первой, затяжки – не курит.

      – Отдай, – забираю сигарету, взамен протягивая жестянку мятных леденцов, без которых не выхожу из дома. – Попробуй. Любишь мятные конфеты?

      Кивает. Тонкими пальцами берет две, слипшиеся, и сжимает в кулачок. На костяшках следы земли и царапины, но салфетки, лежащие в боковом кармашке двери, так и остаются лежать на своем месте – увидит, будет хуже. Сейчас лучше не давать мозгу возможности