Сияние снегов (сборник). Борис Чичибабин

прыть

      и не слова бросать на ветер,

      а дело людям говорить.

      И кровь, и крылья дал стихам я,

      и сердцу стало холодней:

      мои стихи, мое дыханье

      не долетело до людей.

      Уже листва уходит с веток

      в последний гибельный полет,

      а мною сложенных и спетых –

      никто не слышит, не поет.

      Подошвы стерты о каменья,

      и сам согбен, как аксакал.

      Меня младые поколенья

      опередили, обскакав.

      Не счесть пророков и провидцев,

      что ни кликуша, то и тип,

      а мне к заветному пробиться б,

      до сокровенного дойти б.

      Меня трясет, меня коробит,

      что я бурбон и нелюдим,

      и весь мой пот, и весь мой опыт

      пойдет не в пользу молодым.

      Они проходят шагом беглым,

      моих святынь не видно им

      и не дано дышать тем пеклом,

      что было воздухом моим.

      Как будто я свалился с Марса.

      Со мной ни брата, ни отца.

      Я слишком долго начинался.

      Мне страшно скорого конца.

1965

      Верблюд

      Из всех скотов мне по́ сердцу верблюд.

      Передохнет – и снова в путь, навьючась.

      В его горбах угрюмая живучесть,

      века неволи в них ее вольют.

      Он тащит груз, а сам грустит по сини,

      он от любовной ярости вопит,

      его терпенье пестуют пустыни.

      Я весь в него – от песен до копыт.

      Не надо дурно думать о верблюде.

      Его черты брезгливы, но добры.

      Ты погляди, ведь он древней домбры́

      и знает то, чего не знают люди.

      Шагает, шею шепота вытягивая,

      проносит ношу, царственен и худ, –

      песчаный лебедин, печальный работяга,

      хорошее чудовище верблюд.

      Его удел – ужасен и высок,

      и я б хотел меж розовых барханов,

      из-под поклаж с презреньем нежным глянув,

      с ним заодно пописать на песок.

      Мне, как ему, мой Бог не потакал.

      Я тот же корм перетираю мудро,

      и весь я есть моргающая морда,

      да жаркий горб, да ноги ходока.

1964

      «Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели…»

      Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.

      Среди сосен и скал там нам было на все начихать.

      Там у синего моря цветы на камнях розовели

      и дремалось цветам под языческий цокот цикад.

      Мы забыли беду, мы махнули рукой на заботы,

      мы сказали нужде: «Подожди-ка нас дома, нужда!».

      Дома ссорились мы. Я тебе говорил: «Ну чего ты?» –

      И в глаза целовал, и добра ниоткуда не ждал.

      Так уж вышло у нас. Ничего мы с тобой не сумели.

      Я дымлю табаком, надо мной воздушок сине-сиз.

      Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.

      Там мы рвали кизил и ходили пешком в Симеиз.

      Бесшабашное солнце плыло в галактических высях

      над просоленной