Сияние снегов (сборник). Борис Чичибабин

качества, слитые в одно, и есть его нечаянное самоопределение. Кротость – в перенесении страданий, мощь – в их преодолении.

      Чичибабин был праведник, но неистовый праведник-воин, прячущий под кажущимся многотерпением нечто аввакумовское. Он был враг любых сговоров, в том числе и со своей совестью. Если жить по стихам Чичибабина, то подавление свободы, глумление над людьми станет невозможным. Чисто по-человечески он был лучшим из всех поэтов, из всех, кого я встречал, а может быть, даже лучшим человеком изо всех людей.

      В 1989 году харьковчане выдвинули меня в народные депутаты СССР, и я выступал в этом давно полюбившемся мне городе у памятника Пушкину, рядом с книжным магазином «Поэзия». Люди затопили площадь, в их глазах было ожидание чего-то важного, что должно произойти в стране и со всеми нами. Мне передали, что Борис обещал прийти и поддержать меня, но в это было трудно поверить, потому что он вообще сторонился политической публичности. И вдруг кто-то шепнул: «Чичибабин здесь». Я оглянулся и снова увидел этого человека, перед которым толпа уважительно старалась расступиться, что было не так-то просто. Из-под густых, теперь уже седых бровей так же, как тридцать лет назад, когда мы познакомились, глаза полыхали той же жгучей невыцветшей синевой – глаза гусляра и монаха, подпоясанного, однако, невидимым мечом. Я попросил Чичибабина прочесть стихи, и, пока харьковчане аплодировали, радуясь его появлению, он неловко вытискивался из толчеи и шел по единственно свободному месту – по краю клумбы, стараясь не повредить цветов, оступаясь в жирном черноземе и держа в руках захваченную из дому кошелку. Но и с этой кошелкой, и с этой неуклюжей застенчивой походкой он был совершенно естествен возле Пушкина.

      Колокол

      «Колокол» – это по-настоящему моя единственная книга…

Борис Чичибабин, 1993

      Молитва

      Не подари мне легкой доли,

      в дороге друга, сна в ночи.

      Сожги мозолями ладони,

      к утратам сердце приучи.

      Доколе длится время злое,

      да буду хвор и неимущ.

      Дай задохнуться в диком зное,

      веселой замятью замучь.

      И отдели меня от подлых,

      и дай мне горечи в любви,

      и в час, назначенный на подвиг,

      прощенного благослови.

      Не поскупись на холод ссылок

      и мрак отринутых страстей,

      но дай исполнить все, что в силах,

      но душу по миру рассей.

      Когда ж умаюсь и остыну,

      сними заклятие с меня

      и защити мою щетину

      от неразумного огня.

(1963–1964)[1]

      «Кончусь, останусь жив ли…»

      Кончусь, останусь жив ли, –

      чем зарастет провал?

      В Игоревом Путивле

      выгорела трава.

      Школьные коридоры –

      тихие, не звенят…

      Красные помидоры

      кушайте без меня.

      Как я

1

В скобках указаны приблизительные даты.