Тойво – значит надежда. Красный шиш. Александр Михайлович Бруссуев

обрадовался резолюциям и внес свое предложение: советы, конечно, оставить, но меньшевиков – убрать.

      Весь гарнизон закричал «ура» и решил: советы оставить, но всех убрать.

      – Так какие же это будут Советы, коли из них всех людей убрать? Кто останется советчиком? – вопросил к собравшимся Калинин.

      – Беспартийные останутся! – нашелся Тукин, мастеровой электромеханического завода, член ревкома мятежа.

      – Большевики – тоже останутся! – возразил ему член ревкома Романенко, содержатель аварийных доков.

      – И эсеры! – нахохлился Орешин, заведующий 31 трудовой школой, тоже член ревкома.

      – Да все останутся! – заволновалась толпа.

      – Вы желаете многопартийность? – попытался уточнить Михаил Иванович, а его жена деликатно, но достаточно громко высморкалась в платок.

      – Не извольте сомневаться, – сказал ему Петриченко Степан Максимович, главный руководитель восстания. – Мы никого не желаем.

      – Мишенька, не пора ли нам на перекур? – спросила Калинина Калинина.

      – Сто грамм бы сейчас, – сквозь зубы прошипел ей муж, и она согласилась: или даже двести! – Это какое-то новгородское вече, а не восстание. Где реки крови? Где горы трупов? Где зверства и разрушения?

      – Да-с, – охотно закивал головой Степан Максимович. – Вече-с. Это, с позволения сказать, и есть наш Совет-с. Нам насилие-с не нужно.

      – Да что же вам нужно? – громко спросил Михаил Иванович.

      – А вот послушайте-с народ-с!

      Народ уже, оказывается, пытался доходчиво объяснить председателю ВЦИК. «Кончай старые песни!», «Хлеба давай!», «Музыку!», «Цирк Шапито!» – орали тысячи глоток. – «Сейчас голоснем!»

      Голоснули еще раз и приняли резолюцию – за свободу всех левых партий, политическую амнистию, выборы в новые Советы, против борьбы со спекуляцией.

      – Что это за голосование, когда не разобрать, кто поднял руку, а кто не поднял? – спросил Калинин.

      – Нас здесь не менее 15 тысяч, – отчаянно окая, как Максим Горький, провозгласил Коровкин Иван Дмитриевич, 1891 года рождения, матрос линкора «Севастополь», из крестьян, член РКП с ноября по июль 1920 года. – Вон, видал – лес рук. А где ты видел лес ног?

      Действительно – нигде. Лес ног мог быть, разве что на Ходынке, да те несчастные, кто этот лес узрел, были немедленно растоптаны.

      – А при чем здесь ноги? – удивился Михаил Иванович.

      – Нас здесь не менее 15 тысяч, – на всякий случай повторил Коровкин. – Те, кто против – голосуют ногами. Понятно?

      Действительно, никто из присутствующих не торопился задрать ноги.

      – Спокойно, Маша, я Дубровский, – сказал Калинин Калининой. – Как говорится у нас во ВЦИКе – ходу!

      И они начали уходить тем же путем, что и пришли: через покрытый подтаявшим льдом залив. Кто-то сунул ему в руки четвертушечку сы-ма-гона, кто-то спросил с придыханием: «А Коллонтай придет? Она, говорят, молоденьких любит».

      – Эх, – сокрушенно махнул