Тойво – значит надежда. Красный шиш. Александр Михайлович Бруссуев

“I don’t believe in God?”

      I talk to Him everyday.

      What do you mean: “I don’t support your system?”

      I go to court when I have to.

      What do you mean: “I can’t get to work on time?”

      I got nothing better to do.

      And, what do you mean: “I don’t pay my bills?”

      Why do you think I’m broke? Huh?

      If there’s a new way

      I’ll be the first in line.

      But it better work this time.

      Dave Mustaine aka Megadeath – Peace Sells -

      Что ты подразумеваешь: «Я не верю в Господа?»

      Я говорю с Ним каждый день.

      Что ты подразумеваешь: «Я не поддерживаю вашу систему?»

      Я хожу в суд, когда я должен.

      Что ты подразумеваешь: «Я не могу быть на работе вовремя?»

      Ничего у меня не получается лучше.

      И что ты подразумеваешь: «Я не плачу по счетам?»

      Почему ты думаешь, я сломался? А?

      Если здесь есть новый путь

      Я буду первым в очереди.

      Но лучше работать в это время.

      – Перевод -

      Человек живет настоящим. Только, к сожалению, это настоящее часто приходится на прошлое. Сам же, вдруг, внезапно оказывается в будущем, где он уже совсем взрослый, можно сказать – старый, немощный и даже одинокий. Как же так? Еще позавчера в школу ходил, вчера – институт заканчивал, сегодня – работал, работал, работал, а теперь – одной ногой, можно сказать, в могиле. Или даже двумя ногами. Это и называется жизнь.

      Тойво встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и медленно поднялся с колен. Под могильной плитой осталась та, ради которой он жил еще сорок лет, та, ради которой он бы отдал эти сорок лет. Лотта. «Радость моя, ты прости, что я горе твое».

      Товарищи из КГБ его ждали и не торопили. Видели они его слезы, слышали его слова – Тойво это не интересовало. Здесь, на старом финском кладбище Выборга, он позволил себе стать самим собой. И до самой гостиницы Англетера он будет самим собой. Только потом сделается опять Джоном Хоупом, чтобы выехать прочь из Советского Союза и больше уже сюда никогда не вернуться.

      – Прощай, радость моя, – прикоснулся он рукой к могильной плите. – До встречи. Недолго тебе осталось меня ждать. А я уж задерживаться больше не буду.

      Тойво медленно пошел к выходу, махнув поджидающему его товарищу Алексею: сейчас поедем. Уже выйдя за ограду, он остановился, обернулся назад, словно что-то припоминая.

      – Еще несколько минут, – сказал он Кочнову. – Еще кое-что надо сделать.

      Эти слова он проговорил как-то быстро, можно сказать – бегло, по-русски. Да и сам весь, будто подобрался, сразу же сделавшись, словно бы опасным. Алексей мгновенно оценил произошедшую перемену и напрягся, обменявшись взглядами со своим начальником. Что можно было ждать от интуриста? Выхватит поднятый с могилы замаскированный под камень пистолет? Начнет стрелять, а сам побежит в сторону финской границы?

      Тойво что-то прикидывал, сравнивая одному ему известные ориентиры. Наконец, он покачал головой, словно соглашаясь с чем-то и махнул комитетчикам рукой: сейчас-сейчас. А сам подошел к раскидистой елке, стоявшей за оградой кладбища возле самой канавы. Вообще-то, елка была раскидистая только с высоты человеческого роста. Нижние ветки были давно обломаны, возле самого ствола на двух камнях лежала черная от сырости доска. Вероятно, когда-то здесь устроили скамейку, чтобы отдохнуть после посещения кладбища. Или – перед посещением оного. Или – вместо.

      Возле елки снега не было совсем, так что подойти к ней можно было легко и просто. И, приблизившись почти вплотную, помочиться на ствол и на корни. Что Тойво Антикайнен и проделал, поразив этим самым Кочнова, Алексея и водителя с розовыми ушами до глубины души.

      – Чуть было не забыл, – объяснил удивленным комитетчикам финский канадец, оправляясь.

      – А это еще зачем? – спросил Борис Иванович.

      – Если у вас есть враг, – снова косноязычно по-русски заговорил Тойво. – Я имею ввиду: настоящий враг. Такой, чтобы имелся выбор: либо ты – либо он. Но все равно который и после уничтожения все равно остается врагом, чтобы вы сделали на его могиле?

      – Кучу бы наложил, – сразу же отозвались розовые уши.

      – Ну, если враг, который не достоин никакого уважения, презираемый и после смерти – тогда, пожалуй, можно и кучу, – согласился Алексей. – Или пописать на могилку, как Вы на эту елку.

      – Ну, значит, все правильно, – сказал Антикайнен и, опять повернувшись к дереву, сплюнул, проговорив. – Жаль, нет такой силы постичь всю глубину моей ненависти к тебе, Мищенко.

      Алексей выразительно посмотрел на своего начальника: странный старикан, с деревом разговаривает. А Кочнов никак не отреагировал на этот взгляд. Он много чего повидал на своем веку, поэтому нисколько бы не удивился, если бы в корнях этой ели когда-нибудь мог обнаружиться истлевший человеческий скелет. Как там назвал его интурист – «Мищенко»?

      Часть первая. От Кронштадта до Панисельги.

      1. Третья сторона.

      Тойво