Стихотворение Федора Тютчева «Огнем свободы пламенея…». Комментарий. Роман Лейбов

официальных документов см.: Гринченко 2006: 224–236); тем самым, по свидетельству барона Модеста Корфа[17], к обычной, «предупредительной», цензуре надстраивалась «взыскательная или карательная, подвергавшая своему рассмотрению только уже напечатанное» и получившая право именем государя строжайше взыскивать – как с авторов, так и с обычных цензоров – за все, что «признавалось предосудительным или противным видам правительства» (PC. 1900. № 3: 573)[18]. Одним из первых попал в передрягу благонамеренный «Москвитянин». 1 декабря 1848 года, в тот самый день, когда Вельтман призывал своего петербургского приятеля Владимира Даля не роптать на цензуру, осуществляющую «карантинные меры против нравственных эпидемий» (Даль-Вельтман 1976: 529), Александр Никитенко описал в дневнике историю высочайшего нарекания, объявленного Далю за опубликованный в «Москвитянине» (1848. № 10) рассказ «Ворожейка» (см.: Никитенко I: 312–313); выговор, и тоже «по высочайшему повелению», через десять дней получил цензор журнала Василий Пешков (см.: Даль-Погодин 1993: 382–383).

      В этой связи оговорка мемуариста о ненадежности публикуемого «списка» может выглядеть как намек для искушенных читателей, и, по-видимому, сам Горчаков, некогда взявшийся сглаживать пушкинский стих[19], обработал фрагмент ОСП для прохождения через цензуру. Стоит также заметить, что третья часть мемуаров Горчакова готовилась к печати в атмосфере усугубляющегося разлада между соредакторами «Москвитянина»: 5 февраля 1850 года Погодин «[п]олучил письмо от Вельтмана: лучше разойтись вместо споров», 9 февраля он записал в дневнике об «ультиматуме Вельтману» (Барсуков XI: 52), а спустя три недели, 3 марта, издатель «Москвитянина» уже согласовал предварительные «условия» с Александром Островским и Львом Меем, приглашенными на смену Вельтману (см.: Письма к Островскому 1932: 418; Лакшин 1982: 135–136)[20].

      4 марта Погодин просил Островского срочно прислать рукопись «Банкрута» для набора в мартовской (№ 6) книжке (Письма к Островскому 1932: 419), и в тот же день в его дневнике сделана запись, которая, возможно, имела какое-то касательство к процессу редактирования «Выдержек из дневника моих воспоминаний…», появившихся в следующей книжке (цензурное разрешение – 31 марта): «Новая досада от Горчакова, который несет другое, чем Вельтман. Чорт их разберет. А мне просто мочи нет» (Барсуков XI: 52).

      Мы не располагаем сведениями о какой-либо реакции автора на несанкционированную публикацию тринадцати стихов ОСП. Спустя год с небольшим, 7 июля 1851 года, Тютчев увиделся с Горчаковым в доме сестры и зятя, Дарьи и Николая Сушковых (см.: Снегирев 1904–1905 I 484)[21], но крайне сомнительно, чтобы в этот день или при других встречах (см., например: Там же II: 152) они входили в объяснения. Именно в начале 1850-х годов Сушков начал готовить «полное собрание стихотворений» Тютчева, о чем он вскоре объявил в печати (Сушков 1852: 201)[22], но, судя по имеющимся данным (см.: Николаев 1983: 39–42), в его тетради отсутствовала копия ОСП (или его фрагмента), которую мог бы предоставить приятельствовавший с ним Владимир Горчаков[23].

      Архив

17

Корф, один из инициаторов создания этого Комитета, являлся его постоянным членом и последним председателем.

18

Разумеется, в литературном мире было хорошо известно о существовании этого комитета и его членах. В конце 1854 года, намереваясь приступить к печатанию второй части «Записок» С. П. Жихарева, Погодин – до отсылки рукописи в цензуру – попросил барона Корфа ознакомиться с ней приватным образом. Тот сделал карандашные отметки против «некоторых мест», но отказался дать даже неформальное «разрешение», поскольку «не имеет никакого отношения к цензуре, а Комитет 2-го апреля есть учреждение негласное» (Барсуков XIII: 230).

19

По свидетельству Горчакова, записанному Сергеем Полторацким 5 июня 1849 года, прочитав в Кишиневе черновик стихотворения «Наполеон» («Чудесный жребий совершился…»), он забраковал строку «В Москве не царь, В Москве Россия…», предложив взамен: «В Москве наш царь, в Москве Россия» (Эйдельман 1979: 39; см.: Пушкин 1999–2019 II/2: 258, 656).

20

К тому времени и у московских литераторов накопилось немало претензий к редакторской и авторской манере Вельтмана. См. письма Михаила Дмитриева Погодину от 14 декабря 1849 года (Дмитриев М. 1998: 599, коммент.) и Федору Миллеру от 14 апреля 1850-го (PC. 1899. № 10: 202–203).

21

Их дом у Старого Пимена славился исконным московским гостеприимством. 30 ноября 1854 года Тютчев писал жене: «Le salon Сушков, s'il n'est pas le premier de l'Europe, en est, certainement, un des plus peuplés». Ср. в письме Сушкова своей племяннице Евдокии Ростопчиной от июля 1858 года: «Ты знаешь, что я средний, полон терпимости, со всеми знаюсь, все из всех у нас бывают» (Некрасова 1885: 706; курсив автора).

22

Это намерение не осуществилось, но собранные Сушковым материалы были использованы редакторами сборника «Стихотворения Ф. Тютчева» (СПб., 1854), изданного кругом «Современника» (см.: Пигарев 1935: 376–379; Николаев 1983: 39–42).

23

В примечании к своей статье, посвященной Горчакову (см. примеч. 7), Сушков довольно снисходительно упомянул о его мемуарах, где впервые увидели свет тринадцать стихов ОСП.