Стихотворение Федора Тютчева «Огнем свободы пламенея…». Комментарий. Роман Лейбов

читатель обратит внимание на то, что во всех изданиях, начиная с довоенной «Библиотеки поэта» (Тютчев 1939), текст ОСП подан с разбивкой на три неравностишные строфы (8–6–9). Однако, на наш взгляд, именно редакция Чулкова отвечает жанру и стиховой форме ОСП – нестрофического послания, написанного четырехстопным ямбом (см. IV. § 1).

      И последнее замечание. Ввиду отсутствия автографа или хотя бы авторитетной копии у нас нет возможности составить текстологический паспорт ОСП; в частности, ни один из сохранившихся источников текста не может претендовать на адекватную передачу тютчевской пунктуации, которая, как давно отмечено Чулковым (см.: Тютчев 1933–1934 I: 82–83), имеет сугубо индивидуальный характер, существенно расходясь с принятыми в ту пору нормами (подробнее см.: Николаев 1979: 205–222; ср.: Matlaw 1966: 529–535).

      Глава I

      Допечатная и печатная история

      § 1. По традиции, идущей от Брюсова, ОСП датируется 1820 годом (см. § 4). Основанием для этого является запись, сделанная в дневнике Михаила Погодина, совоспитанника Тютчева по Словесному отделению Московского университета, 1 ноября 1820 года: «Говорил ‹…› с Тютчевым о молодом Пушкине, об оде его „Вольность“…» (Барсуков 1888: 194; ЛН. Т. 97. Кн. II: 12).

      Еще более веский аргумент в пользу такой датировки сообщают мемуары Владимира Горчакова[5], публикация которых открывает эдиционную историю ОСП.

      В 1819 году, по окончании Московского учебного заведения для колонновожатых (иначе именуемого Школой или Училищем колонновожатых)[6], – двумя годами позже своего приятеля Алексея Шереметева, кузена Тютчева, и Николая Тютчева, родного брата поэта, – Горчаков начал службу в главной квартире Второй армии, располагавшейся в местечке Тульчин Подольской губернии. Назначенный квартирмейстером при штабе 16-й дивизии, которой командовал Михаил Орлов, в ноябре 1820 года он приехал в Кишинев, где сблизился с некоторыми офицерами, принадлежавшими к «Союзу благоденствия»[7], и коротко сошелся с Пушкиным (см.: Черейский 1989: 116; Эйдельман 1979: 34–40). По выходе в отставку в чине поручика (в январе 1826 года) Горчаков основал свое жительство в старой столице, запомнившей его как завсегдатая Английского клуба, знатока всех московских урочищ[8], неустанного благотворителя при весьма скромных средствах. У холостяка Горчакова сложился неширокий круг близких семейств, и только этой аудитории адресовались его устные новеллы. По воскресеньям он имел обыкновение приходить на Воздвиженку к Шереметевым (сборное место обеих породнившихся ветвей этой фамилии – графской и нетитулованной), где, по отзыву младшего его современника, «[р]ассказывал ‹…› очень хорошо и мог быть очень занимательным, особенно, когда вспоминал прошедшее, и свои сношения с Пушкиным. Любил он поспорить и выражался метко» (Шереметев С. 1891: 4).

      По четвергам же Горчаков регулярно бывал в Большом Левшинском переулке у старинного и самого верного своего друга Александра Вельтмана (см.: Погодин 1871: 407; Берг 1891: 249–250; Кони 1969: 147). Выпущенный из Школы колонновожатых в 1817 году, затем тоже служивший в Бессарабии

5

Краткие сводки биографических данных о нем см.: Шереметев С. 1891; Пушкин 1926: 235–236.

6

Это учебное заведение, которое в 1816–1823 годах возглавлял и содержал на своем иждивении генерал-майор Николай Муравьев (старший) для подготовки офицеров по квартирмейстерской части, было «в большой моде, и много молодых людей из лучшего московского общества там воспитывалось» (Свербеев 2014: 107). Здесь и далее все данные, относящиеся к его истории, приводятся по: Глиноецкий 1883: 298–306, 411–418. См. также воспоминания об Училище выпускника 1819 года: Басаргин 1988: 305–327.

7

Сам он не был формальным членом Союза и к следствию по делу 14 декабря не привлекался. В показаниях, данных 27 декабря 1825 года, подполковник Квартирмейстерской части Николай Комаров, упомянув Горчакова как человека «невоздержанного в суждениях своих», вместе с тем «удостоверил», что при встречах с ним в Москве в начале 1821 года, тот не произнес «ни одного слова», «противного долгу, при нынешних обстоятельствах» (ВД XX: 401). Впрочем, согласно позднейшему признанию Горчакова, он был спасен «от многого» (Шереметев П. 1931: 56).

8

См. в письме Александра Булгакова, старожила и патриота «белокаменной», брату Константину в Петербург от 26 октября 1831 года: «[Н]екто Горчаков, малый весьма умный и прекраснейших правил. Он везде рыскает и знает, что делается в низших классах и на улицах…» (РА. 1902. № 1: 113).