Амалия и мы. Ю_ШУТОВА

в музыке, соглашалась: да, всё, уходя, остается в памяти, в бездонном ее хранилище, остается навсегда. Над ухом прозвучало:

      – Могу я присесть.

      Я вздрогнула. Как-то замитусилась от неожиданности, начала двигать свой недопитый бокал туда-сюда. Этот голос выдернул меня из глубины воспоминаний, и я забилась на поверхности, судорожно заглатывая реальность. Почему-то на ум пришла картинка из давнего детства. Я сижу на корточках среди пыльных лопухов в дальнем углу двора за сараями. Обычно сюда никто не заглядывает. Этого-то мне и надо. Выкапываю маленькую ямку в земле и кладу туда разглаженную конфетную фольгу, а сверху бусины: красную деревянную, голубенькую пластиковую, а третья и не бусина вовсе, так, стекляшка, выпавшая из закрепа сломанной бабушкиной брошки. Накрываю большим осколком молочной бутылки и зарываю, старательно утрамбовываю землю ладошкой. И тут же прокапываю маленькое отверстие точно посредине стекла. Любуюсь, завороженно. Там, в круглом иллюминаторе теперь не фольга и бусинки. Нет. Там, как в волшебном фонаре, проносятся разные видения – то красный Марс, летящий сквозь серебристый космос, то волшебное яблочко на тарелочке, то… И тут над ухом картавый детский говорок: «Ага, секретик зарыла!» Я вздрагиваю, закрываю руками окошечко в иной мир. Будто я пират, застигнутый английскими солдатами над сундуком вожделенных сокровищ.

      – Я вас не побеспокоил? – вновь раздается рядом.

      На этот раз слегка вкрадчиво.

      Поднимаю глаза – возле столика стоит мужчина с коньячным бокалом в тонких пальцах с наманикюренными ногтями. Высокий, сухопарый, на вид около пятидесяти, белокурые волосы волной зачесаны со лба назад, джинсы, дорогие, явно сшитые на заказ туфли и белая рубашка-поло с крохотным крокодильчиком на груди слева. Пожимаю плечами: «Хотели присесть, садитесь. Мне не жалко».

      Опускает обтянутый денимом зад на плетеный стул, молча тянет свой коньяк. Певица на сцене допела и ушла, ее сменил смуглый коротышка в костюме, правда, рубашки под пиджаком, застегнутым на единственную пуговицу, я не заметила, но галстук на голой шее болтался. Еще на нем была низко надвинутая шляпа, белая, гангстерская. Застучали барабанчики, подключался рояль, и дядечка хрипловато запел: «Тока тако, тока тако…» – аргентинское танго, соленое, как пот рыбака, сочное, как ананас, горячее, как грудь тоскующей красотки. На мою руку опускается сухая мужская ладонь:

      – Идемте танцевать.

      В пространстве перед столиками вытанцовывала одна пара, явно профессионалы для привлечения посетителей. Но и мой партнер кружил меня не хуже. Шептал мне, щекоча дыханием шею: «Наклон… обход… от меня и обратно…» В его руках я была невесомым перышком – подбрось, взлечу к потолку и, кружась, медленно опущусь прямо ему на ладонь.

      Мимо нас прошла девушка с цветами. Не останавливаясь, мой партнер вытащил из кармана пару долларов и бросил в корзину цветочницы. Она протянула ему розу, королевскую, бордовую. Куда ему деть цветок, руки-то мной заняты? Он зажал стебель зубами.

      Дотанцевали. Протянул мне розу,