Амалия и мы. Ю_ШУТОВА

арки, стоявшие по колено в зеленоватой воде. Внизу небольшая плотинка, образующая заводь. В ней колышутся полупрозрачные перевернутые прибрежные кусты. Встанешь посредине моста, перевесишься через широкую выщербленную ограду и смотришь на свое отражение, сквозь которое проплывают маленькими темными призраками рыбешки.

      Спешить по утрам к булочнику с плетеной из соломки кошелкой, покупать выпеченный ночью багет и пару круасанов к завтраку. Выходить на рынок, сновать между каменных колонн, поддерживавших черепичную крышу, выбирать мясо и овощи, щупать кочешки капусты, пробовать мед, вдыхать перевитый пестрый дух специй, выложенных в открытых холщовых мешках. В этом было столько простой телесной радости. Ходить в пиццерию по воскресеньям. Это была единственная на весь городок забегаловка. И по выходным приходилось заказывать столик по телефону прямо с утра. Еще можно было выпить кофе в маленькой кондитерской на площади между рынком и церковью. Больше никаких развлечений здесь не было. Но мне нравилось.

      Я как-то вся пропиталась Аристархом. Понимаете, все вокруг – это был он. Рынок, полный оглушающих запахов, старая чопорная церковь, крохотные кофейные чашечки на клетчатой скатерти, река и ветер. Весь городок был Аристархом. Не нахожу слов, чтобы объяснить. Куда бы не обращался мой взор, везде находилась вещь, идея, мысль, связанные с ним. Иду мимо почты – надо отправить эссе о постмодернизме в «Меркюр дё Франс». Покупаю баклажаны – приготовить рулетики с сыром. Для кого – понятно. Здороваюсь с хозяином кондитерской – не забыть через пару дней купить молотый кофе, Аристарх без него не пишет. Иду через мост – в последнем эпизоде Аристархова романа герой стоит под дождем на мосту Ватерлоо, совсем другое время и место, но ассоциативно вспыхивает в мозгу. Возможно, так проявлялась моя любовь. А может, не любовь, а добровольное подчинение, растворение себя в нем, как более значимой, более важной для вселенной персоне. Теперь уже не определить.

      Честно говоря, я полагала, что до конца моих дней останусь там, останусь Леа Патрину, секретаршей и сожительницей писателя.

      Да, вы правы, не получилось. А причина банальная. Аристарх пил. Все писатели пьют. По крайней мере, так твердит молва. Обедать без бутылки вина мы не садились. Это же Франция, здесь так принято. Потом рюмочка ликера или коньяк. Это называется «дижестив». А если выбирались туда, где водились театры, рестораны или его приятели, там Аристарх отрывался, как мог. С битьем посуды, плясками и пьяными откровениями. Порой такая кутерьма продолжалась несколько дней. «Я – писатель, эта работа высасывает меня, мне нужно встряхнуться», – говорил он. Я не спорила.

      Она, работа высасывала его все чаще. Раз в год, в восемь месяцев, в шесть, в три…

      Он заканчивал свой роман, тот самый, куда вставил срисованную с меня Сфено. Ну как заканчивал… Только на моей памяти он писал его пять лет. Пять! Представляете?! Если бы он писал только этот бесконечный роман, давно бы разорился. Рассказы, эссе, полемические статьи о современной литературе