Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том IV. Аркадий Казанский

у кровати. Поначалу подарки подбрасывали только на день Святого Николая (Санта Клауса), затем эта традиция распространилась и на Рождество, и на Новый Год.

      «O anima che tanto ben favelle,

      dimmi chi fosti“, dissi, „e perché sola

      tu queste degne lode rinovelle. [36]

      Non fia sanza mercé la tua parola,

      s’io ritorno a compiér lo cammin corto

      di quella vita ch’al termine vola». [39]

      «Дух, вспомянувший столько доброты! —

      Сказал я. – Кем ты был? И неужели

      Хваленья здесь возносишь только ты? [36]

      Я буду помнить о твоем уделе,

      Когда вернусь короткий путь кончать,

      Которым жизнь летит к последней цели». [39]

      Поэт, определив говорящего, подходит к нему и спрашивает: кем он был в жизни и неужели он один только возносит здесь хваленья, обещая помнить о нём на земле.

      Ed elli: «Io ti dirò, non per conforto

      ch’io attenda di là, ma perché tanta

      grazia in te luce prima che sie morto. [42]

      Io fui radice de la mala pianta

      che la terra cristiana tutta aduggia,

      sì che buon frutto rado se ne schianta. [45]

      Ma se Doagio, Lilla, Guanto e Bruggia

      potesser, tosto ne saria vendetta

      e io la cheggio a lui che tutto giuggia. [48]

      Chiamato fui di là Ugo Ciappetta;

      di me son nati i Filippi e i Luigi

      per cui novellamente è Francia retta. [51]

      Figliuol fu» io d’un beccaio di Parigi:

      quando li regi antichi venner meno

      tutti, fuor ch’un renduto in panni bigi, [54]

      trova’mi stretto ne le mani il freno

      del governo del regno, e tanta possa

      di nuovo acquisto, e sì d’amici pieno, [57]

      И он: «Скажу про все, хотя мне ждать

      Оттуда нечего; но без сравненья

      В тебе, живом, сияет благодать. [42]

      Я корнем был зловредного растенья,

      Наведшего на божью землю мрак,

      Такой, что в ней неплодье запустенья. [45]

      Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак

      Могли, то месть была б уже свершенной;

      И я молюсь, чтобы случилось так. [48]

      Я был Гугон, Капетом нареченный,

      И не один Филипп и Людовик

      Над Францией владычил, мной рожденный. [51]

      Родитель мой в Париже был мясник;

      Когда старинных королей не стало,

      Последний же из племени владык [54]

      Облекся в серое, уже сжимала

      Моя рука бразды державных сил

      И мне земель, да и друзей достало, [57]

      Вот речь о Франции и начинается. Тень говорит, что ему ждать оттуда, с Земли, уже нечего; благословляя Данте, просит рассказать о нём потомкам. Он был корнем зловредного растенья, которое могли вырвать Гвант (Гент), Лиль (Лилль), Бруджа (Брюгге) и Дуак (Дуэ) – главные города Фландрии. Тень молит о возмездии своему роду, который навёл на Божью землю мрак неплодия и запустения. Тень представляется Гугоном, нареченным Капетом, давшим Франции много владык по именам Филипп и Людовик.

      Уходить вглубь времён, куда «историки» помещают Капета и «капетингов» нет никакого резона. Достаточно вспомнить, что во время Великой Французской революции, король Людовик XVI предстал перед трибуналом, как «гражданин Капет». Династия называлась Бурбоны, но я считаю, у судей трибунала были все основания называть их