Улей. Семья Паскуаля Дуарте. Камило Хосе Села

верхняя губа, будто ее щекочет невидимая муха.

      – Если хотите, я оставлю вам эту книгу.

      – Не надо, забирайте ее.

      Мартин Марко, бледный, изможденный, в обтрепанных брюках и потертой куртке, прощается с официантом, поднеся руку к полям своей убогой, грязной серой шляпы.

      – До свидания, весьма благодарен, вы очень любезны.

      – Нечего. Идите отсюда. И больше тут не появляйтесь.

      Мартин Марко смотрит на официанта, ему хочется сказать что-нибудь очень любезное.

      – Считайте меня своим другом.

      – Ладно.

      – Постараюсь быть вам полезным.

      Мартин Марко поправляет на носу очки в простой металлической оправе и идет прочь. Мимо него проходит девушка, ее лицо кажется ему знакомым.

      – Привет!

      Девушка секунду смотрит на него и идет дальше. Она очень молодая и миленькая. Одета бедно. Наверно, шляпница – у всех шляпниц аристократический вид, это уж закон: все хорошие кормилицы – из Паса, все хорошие поварихи – из Бискайи, а все славные, миленькие девушки, умеющие одеваться и держаться с изяществом, – шляпницы.

      Мартин Марко медленно спускается по бульвару к церкви святой Варвары.

      Официант не торопится вернуться в кафе, он еще с минуту стоит на улице.

      – Шляются тут без единого реала!

      Прохожие идут быстрым шагом, кутаясь в плащи, спеша укрыться от холода.

      Мартин Марко, человек, не заплативший за кофе и глядящий на город глазами больного, забитого ребенка, засовывает руки в карманы брюк.

      Огни на площади сверкают резким, пронзительным светом.

* * *

      Дон Роберто Гонсалес, подняв голову от толстой счетной книги, обращается к хозяину:

      – Вы не смогли бы дать мне три дуро в счет жалованья? Завтра у моей жены день рождения.

      Хозяин – человек добродушный, порядочный, он, правда, обделывает кое-какие дела, но не больше, чем другие, и сердце у него отзывчивое.

      – Конечно, могу. Разве для меня это трудно?

      – Очень вам признателен, сеньор Рамон.

      Булочник вытаскивает из кармана пухлый бумажник телячьей кожи и дает дону Роберто пять дуро.

      – Я вами очень доволен, Гонсалес, счета булочной в отличном состоянии. На эти два лишних дуро купите детишкам какой-нибудь гостинец.

      Сеньор Рамон вдруг умолк. Он чешет себе затылок и, понизив голос, добавляет:

      – Ничего не говорите Паулине.

      – Не беспокойтесь.

      Сеньор Рамон смотрит на носки своих сапог.

      – Я это не зря сказал, вы понимаете? Я знаю, вы человек толковый, язык не распускаете, но мало ли что, можете случайно проговориться, и начнется катавасия недели на две. Конечно, хозяин здесь я, но эти женщины, сами знаете, какие они…

      – Не беспокойтесь, очень вам благодарен. Я ни слова не скажу, сколько бы она ни выпытывала. – Дон Роберто понижает голос: – Очень вам благодарен…

      – Не за что. Я одного хочу, чтобы вы работали с охотой.

      Слова булочника трогают дона Роберто