Стоунхендж. Юрий Никитин

Если бы чуть раньше… А первый взял и выел у того из распоротого желудка остатки полупереваренной еды. Да только в самом конце попался ему волосок. Ну, понятно, стошнило. Любого из нас бы… Тут второй и говорит довольно: ура, в твоем пузе нагрелось! И подобрал с земли, поел…

      Томас сидел весь зеленый, даже покрылся пятнами, похожими на трупные. Буравил калику ненавидящим взором. Яра прижала ладонь ко рту и пропала за кустами. Калика гнусно улыбался:

      – Ну, будешь есть змею?

      От жареных ломтиков вкусно пахло. Во рту Томаса скопилась слюна. Он шумно сглотнул, сказал хрипло:

      – В поле и жук – мясо. Буду. Но если ты действительно маг, а я видел тебя в деле, мог бы спереть кабанчика с чужого стола.

      Олег сказал с нерешительностью:

      – На пользование магией все больше запретов… Нет, не боги, не демоны – мы сами. Томас, страшная правда в том, что и боги, и демоны – мы сами! Ладно, это для тебя пока слишком сложно. Надо утверждать более простые истины: честь, справедливость, не укради, не убивай… Словом, если вернемся к магии, то мало того, что, если простой человек будет знать о магии, он сложит ручки и будет ждать с неба манны небесной! Он с радостью становится рабом, только бы кормили и чесали. А он будет есть и хрюкать… И придет конец роду человеческому, как пришел конец богам… Тем тоже доставалось все очень легко.

      Томас подумал, спросил нерешительно:

      – Ладно, верю, хоть и не понимаю… Но для себя? Себя лично? Если никто знать не будет, то другим и не повредит? Хотя бы по мелочи. Кабанчика спереть со стола султана, гуся с яблоками – от шаха…

      Олег развел руками, лицо было несчастным.

      – Есть такое слово, Томас…

      – Какое?

      – Безнравственно…

      Долго ели молча. Наконец Томас просветлел лицом, сказал с подъемом:

      – Без… безндра… дравственно, это что-то вроде бесчестно, да?

      – Ну…

      – Тогда это соотносится с рыцарским кодексом. Все равно что напасть в полном вооружении на невооруженного. Или нанести удар упавшему рыцарю.

      Бабье лето, объяснил Олег рыцарю, – неожиданное тепло. Они шли по залитому солнцем миру под безоблачным небом. Солнце роняло тяжелые накаленные стрелы. От земли поднимался плотный жар, воздух был горячий, но не мертвый, как в начале лета, а настоянный на запахах трав, пахучий.

      Томас вдыхал ароматы всей грудью. Скоро войдет в сырой и туманный мир своей самой лучшей на свете страны, сплошь покрытой лесами и болотами. Об этом варварском великолепии будет только рассказывать…

      Яра передвигалась неслышно, и Томас вздрагивал всякий раз, когда стройная фигура варварки возникала рядом. Не потому, что уже забыл о ней, наоборот, думал чересчур часто, но воображение почему-то заносило либо на башню Давида, где он ломит и крушит вражью силу, а она смотрит с надеждой из-за решетки, либо на стену Иерусалима, где ее, связанную по рукам и ногам, спешно утаскивают сарацины – ишь, в гарем удумали! – а он, ориентируясь на ее жалобные крики, догоняет и рубит, как сорняки…

      Но когда она