Истоки державности. Книга 2. Язва христианства. М. Лютый

отправил в земли павликиан три армии и предложил им выбор: или они принимают истинную веру, или смерть. Но они упрямы в своей ереси и предпочитали смерть на кресте или от меча. Многих пришлось бросить в морскую пучину. Всё имущество казнённых поступило в казну императора, но это не сломило их.

      – Значит, нужно отправить ещё войско, – развязно процедил Варда.

      Мануил сурово взглянул на племянника:

      – Ты забываешь, что у нас ещё война с болгарами, и мы пока там не достигли успехов.

      – Просто нужно уметь правильно управлять войском.

      Феоктист заинтересованно посмотрел на Варду, а Феодора продолжила:

      – Не ссорьтесь! Конечно, павликиан нужно раздавить, но я говорила об иконоборчестве. Пока на патриаршем престоле Иоанн Грамматик, множество христиан, почитающих иконы, ещё в заключении, а их нужно освободить.

      – Сместить патриарха очень трудно, – озабоченно закивал головой Мануил. – Он разослал письма о своих ранах и обвиняет в этом нас. Что теперь делать?

      – А, пустое! – беззаботно махнул рукой Варда. – Мы тоже разошлём всем письма о том, что Иоанн покушался на самоубийство, а это недостойно священнослужителя, и есть основание для лишения его патриаршего престола.

      – Но кем заменить Грамматика? Я предложила патриаршество Михаилу Сингелу, но он отказался, сославшись на немощность.

      – А может… – начал Варда, но его перебил Феоктист:

      – Я предлагаю Мефодия. Этот священник пострадал за свои убеждения, и я считаю, что он достоин занять патриарший престол.

      Феодора задумчиво покивала головой, а затем подняла глаза:

      – Страдания – это одно, а оправдает ли он наши чаяния и исполнит ли то, чего ожидаю я?

      – Мы можем сейчас спросить его об этом – он уже ждёт за дверьми.

      – Ты уже всё решил за нас, – с раздражением процедил Варда.

      Феоктист сделал вид, что не заметил этого неудовольствия брата матери императора. Он невозмутимо поднялся из-за стола, вышел и привёл за собой благообразного священника, улыбающегося наивной детской улыбкой. Феодора чуть улыбнулась уголками губ – видимо она осталась довольна увиденным: то ли благообразным видом, то ли кротостью характера.

      – Мы хотим назначить тебя на патриарший престол и хотим, – женщина надменно повела головой, – чтобы ты выполнил всё, что мы задумали. Ты должен выгнать со всех кафедр епископов-иконоборцев, чтобы Церковь восстановила свою красу. И тогда наступит пора благочестия, и вновь службы станут совершаться непорочно.

      Мефодий всё с той же улыбкой, соглашаясь, медленно кивнул головой.

      – Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы не произносились анафемы на моего покойного мужа, а также простились все его грехи.

      – Но это невозможно, – Мефодий даже возражал, улыбаясь. – Церковь может прощать живых, покаявшихся в своих грехах, но не может простить человека, умершего в состоянии смертного греха.

      Феодора, раздражённая неуступчивостью, как показалось ей вначале, мягкого