Кочевник. Андрей Мирошников

не грусти,

      Над каштанами вечер и тишь,

      Под каштанами – тени двоих…» —

      Мне звонили трамваи твои.

      Ах, Париж! Ах, Париж…

      Ты меня в огоньках раствори —

      Опьянев, я шепну, поклонясь:

      «Монпарнас, мой высокий Парнас…»

      Ах, Париж. Через несколько лет

      Я закончу последний куплет,

      И однажды укроюсь в земле

      В одиноком своём корабле.

      И тогда, под последний портрет,

      Пусть напишут: «Последний ПОЭТ».

      Пусть добавят: «…влюблённый в Париж».

      Мой Париж, от бульваров до крыш.

      Башня и Нотр-Дам-де-Пари —

      Мы в разлуке. Но всё до поры:

      Шарф забуду, наброшу пальто

      И приеду. Однажды.

      Потом.

      «Зимний вечер в незнакомой тихой Ялте…»

      Зимний вечер в незнакомой тихой Ялте.

      Всё лениво – пешеходы, море, небо.

      Здесь была ты. Ты писала мне. А я-то —

      Всё талдычил про себя: увы, мол, не был.

      Я ночами всё тоскую о Париже,

      Хрипло кашлем подражая Жаку Брелю

      (Не пора ли сдать в ломбард коньки и лыжи,

      И усвоить, сколько будет мне в апреле?).

      Мне хотелось посетить и Копенгаген,

      Но сказал один бывалый – там, мол, сыро…

      Как назло – но есть хронический люмбаго,

      И в придачу – на прогулке просквозило.

      А ещё мечтал – московские метели

      Осязать азартно южными щеками…

      Но в тепле постели воском мякнет тело,

      Тяжелея от вина, как будто камень.

      Может, утром, словно ставя всё на карту,

      Я, пробежку по двору явивши миру,

      Дом запру, соседям ключ: «Поехал в Ялту!» …

      Болен я. И денег нет.

                                Костюм не стиран.

      «В трёхдневный срок…»

      В трёхдневный срок

      Затосковал и слёг,

      И вверх лицом лежал и думал, думал —

      Что не успел

      Всего, чего хотел,

      Что не купил парадного костюма,

      Что видел свет —

      Два раза был в Москве,

      И видел эдельвейс в горах Кавказа.

      Но как поэт,

      И утешенья нет, —

      Париж не видел даже краем глаза…

      Я скверно жил —

      В разгулах и во лжи,

      И если пылью быть в грядущей жизни,

      ТЫ дай мне шанс —

      Я буду рад лежать

      В уютном переулочке Парижа.

      Но если ТЫ

      С щемящей высоты

      Меня услышишь, то, в порядке бреда,

      Спешу сказать —

      Ты можешь наказать

      Меня,

             создав невыездным поэтом…

      Я умер на четвёртый день.

      «Я тебя узнаю сразу…»

      Я тебя узнаю сразу,

      Город имени чахотки.

      Чем притягиваешь души,

      Город памяти дождя?

      Я приму твою заразу

      Драгоценною находкой.

      Ты прими, отец угрюмый,

      Бесприютное дитя.

      Серый призрак Петрограда

      Болен белыми