Кочевник. Андрей Мирошников

      «Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей…»

      Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей,

      Отбивая чечётку,

                             свистит,

                                   расправляет немытые крылья,

      Вереща по-дурацки на древнем своём языке…

      Хоть убей, но когда заиграет рассвет на трубе

      И нацелится в окна светило,

                                          как опытный киллер, —

      Голубятня окажется вдруг на замке.

      И, босыми ногами по жести, похожей на наст,

      Прямо к краю,

                      к обрыву строительно-правильной кручи,

      Безнадёжно скуля,

                       словно твой деревенский придурок,

      И, печалясь за нас,

                                тех, кто верует больше в спецназ,

      Тех, кого никогда ничему доброта не научит,

      Он заломит крыла

                              и отчаянно рухнет в проулок…

      Будет всё, как обычно: участковый,

                                           медэксперты, акт,

      Пьяный дворник, зеваки,

                                       держащие дворик в осаде,

      И всякий, как Шерлок,

                                  понятлив и в версиях смел…

      Только им не понять,

                                  что имеющий крылья чудак,

      Так неловко лежащий в сугробе,

                                          как будто в засаде,

      Так любил голубей потому, что летать не умел.

      Он хотел научиться, он так научиться хотел…

      Чей-то ангел, скорее приблудный,

                                           бездомный, ничей,

      Лихо свищет, ногами сучит,

                                матерясь, как безбожный сапожник,

      Гонит ввысь голубей, подставляя восходу лицо.

      Этот – парень не промах:

                                           есть все дубликаты ключей,

      И божественных птиц от него запереть

                                                     невозможно…

      «Пресыщение от добычи…»

      Пресыщение от добычи,

      Отвращение после лжи.

      Утопает в мечтах девичьих

      Та, что рядом ещё лежит.

      Сонно шепчет свои капризы,

      И в объятиях душит стыд…

      Кто-то пристально, с укоризной,

      В окна смотрит из темноты.

      Чай да сахар, любовь да ласка,

      Но украденной я не рад.

      И привычная дрожь опаски

      Обращает усладу в яд.

      И пылает чужое ложе

      Шапкой, вспыхнувшей на воре…

      Смотрит в окна, в сугробе ёжась,

      Ангел каменный во дворе.

      Он – бесчувственный соглядатай,

      И ему ли меня судить?

      Но мой серый двойник крылатый

      Продолжает за мной следить…

      Чутко спится в чужой постели,

      Неуютно, как на костре.

      Вьюга песни всю ночь свистела,

      Куролесила во дворе.

      Окна шкурит колючий ветер,

      Бьёт по стёклам вчерашний снег.

      Пламя страсти, чужой, неверной,

      Обжигает и в полусне.

      И ожог не унять снегами,

      Не укроет метель и мгла —

      Злую горечь обмана камнем

      Кто-то бросил в узор стекла.

      И ворвался ревнивый ветер

      С белым крошевом на крыле.

      Ты найдёшь на пустом конверте

      Вместо адреса – мокрый след.

      Сердце мучается похмельем,

      И не хочется с ним на «ты».

      Смотрит ангел, от снега белый,

      Из предутренней темноты.

      «Был день тяжёл, был сумрак сер, как никогда…»

      Был день тяжёл, был сумрак сер, как никогда.

      Пугали шум и слишком тёмная вода.

      И ты боялась чёрных туч и всё ждала —

      Ждала весны и белых птиц.

                                          Ждала тепла.

      Дома стояли, как тома закрытых книг.

      Тянулся миг, на сотню лет тянулся миг.

      И словно пытка – голоса, шуршанье ног,

      И