Освальд Бэстейбл и другие. Эдит Несбит

поле.

      Мне нравятся пожарные машины. Они такие быстрые и энергичные, похожие на драконов, готовых сражаться с всепоглощающей стихией огня. Но машина ничего не смогла поделать, несмотря на красивые костюмы пожарных, потому что вода была только в колодце, да и там ее осталось немного.

      Оказалось, что человек по имени Ханисет уехал на своем старом драндулете, чтобы поднять по тревоге пожарных. Он положил ключ там же, где и всегда, только у Элизы не хватило ума его поискать. Ханисет оставил ей письмо, накарябанное красным карандашом на обороте счета за косилку. Там было написано: «Стага гарят уехал за пажаркой».

      Освальд до сих пор хранит это письмо как память о былых счастливых днях.

      Когда Ханисет увидел вереницу людей, передающих друг другу ведра, чтобы выплеснуть воду на просмоленную стену, он сказал:

      – На кой вы это делаете, а? Ветер уже час как дует в другую сторону.

      Так и было. Пламя рвалось в другую сторону, и горели еще два стога. Но просмоленные стены стали прохладными и очень влажными, и люди, плескавшие воду, ужасно удивились, обнаружив, что стоят в большой луже.

      Теперь, когда дому и сараю не грозила опасность, Освальд перевел дух и с отчаянием вспомнил, кто запустил над мирным болотом опустошительный огненный шар.

      К тому времени уже смеркалось, но даже великолепие скирд, горящих на фоне темнеющего неба, было для Освальда как соль на рану, и вскоре он убедился, что Дикки чувствует то же самое.

      – Меня тошнит от всего этого, – пробормотал Освальд. – Давай домой.

      – Говорят, при таком ветре все одиннадцать стогов обречены на гибель, – сказал Дикки.

      – Мы тоже обречены, – отозвался Освальд.

      – А мы-то на что обречены? – спросил не такой вдумчивый Дикки.

      – На тюремное заключение, – ответил его дальновидный брат, отворачиваясь и направляясь к велосипедам.

      – Мы не знаем наверняка, что виноват наш шар, – возразил Дикки, следуя за ним.

      – Об этом легко догадаться, – с горечью сказал Освальд.

      – Но люди не узнают, кто виноват, если мы будем держать язык за зубами.

      – Мы не умеем держать язык за зубами. А если мы промолчим, обвинят кого-нибудь другого. Ты не слышал, что та женщина говорила о страховых выплатах.

      – Мы могли бы подождать и посмотреть, не попадет ли кто-нибудь в беду. Если попадет, тогда и признаемся, – предложил Дикки.

      Освальд понимал, что в таком варианте что-то есть, но его сердце было полно отчаяния и раскаяния.

      Когда мы дошагали до велосипедов, нам повстречался какой-то человек.

      – Все сгорело, небось? – спросил, ткнув большим пальцем в сторону пылающего двора фермы.

      – Не все, – ответил Дикки. – Мы спасли мебель, шерсть и прочее…

      Человек уставился на нас и мрачно буркнул:

      – Очень любезно с вашей стороны, но все было застраховано.

      – Послушайте, – серьезно сказал Освальд, – лучше никому об этом не говорите.

      – Что-что? – переспросил мужчина.

      – Если