Косиног. История о колдовстве. Бром

тут еще ясней выразиться? Я отдал это хозяйство в залог. Ссуду под него взял. Прости, но не ожидал я, что дело вправду так обернется.

      – Но… какое ты имел право? Это моя земля.

      – Брат, все не так просто, и ты прекрасно об этом знаешь.

      – Что значит «все не так просто»? У нас… у нас ведь уговор. Я все платежи вносил вовремя. Остался всего сезон. Одно лето.

      – Так я и не говорю, что это справедливо. То, что стряслось с табаком, по отношению к нам тоже несправедливо. Думаешь, мне все это по душе? Я просто стараюсь со всеми по справедливости обойтись, насколько получится. Не только с тобой – со всеми нами.

      «Когда это ты, Уоллес, успел таким справедливым стать? – захотелось спросить Абите. – А справедливо ли было наследовать обе фермы только потому, что ты – старший из сыновей, а после вынуждать Эдварда выкупить у тебя эти жалкие акры в самой глуши? И цену назначить такую, что нам – хоть побираться иди? Пятьдесят бушелей кукурузы в сезон. Пятьдесят! Самое меньшее, вдвое, если не втрое дороже настоящей цены. Это, по-твоему, справедливо?»

      – Однако послушай, – продолжил Уоллес. – Выслушай до конца. Все не так скверно, как ты мог подумать. Я с лордом Мэнсфилдом кое о чем договорился.

      – О чем же?

      – Ты можешь остаться здесь. К чему тебе уезжать? Только платить будешь не мне, а Мэнсфилду.

      – Стало быть, последний платеж ему причитается?

      Уоллес уныло покачал головой.

      – Никакого последнего платежа, братишка. Земля и все прочее теперь у лорда Мэнсфилда в собственности. Будешь возделывать землю и каждый год отдавать ему половину урожая.

      – Как арендатор какой-то, – вполголоса проворчала Абита.

      Уоллес смерил ее злобным взглядом.

      – Я, Эдвард, замолвил за тебя словцо… положение объяснил. Лорд Мэнсфилд – он человек справедливый. Сказал, что готов обсудить условия, на которых со временем уступит землю тебе.

      – А срок какой?

      Уоллес пожал плечами.

      – Лет двадцать, пожалуй.

      «Двадцать лет? – подумала Абита. – Двадцать лет?! Эдвард, не позволяй ему с нами так обойтись!»

      Но Эдвард молчал, не поднимая взгляд от столешницы, словно не знал, что сказать.

      – И это нам еще повезло. Я старался, как мог, слово даю.

      Абиту затрясло. Пальцы сами собой сжались в кулаки.

      «Эдвард, ты что, не видишь, он же тебя дурачит! Всю жизнь дурачит!»

      Однако дело было ясное: сколько об этом ни тверди, Эдвард ничего такого не замечает. В людях, в том, что у них на уме, он разбирался из рук вон плохо и потому постоять за себя толком не мог, а ей оставалось только молча смотреть, как братец мужа снова и снова беззастенчиво этим пользуется.

      – Дело наверняка можно решить как-то иначе, – заговорил Эдвард. – К примеру, что, если мы оба каждый сезон будем выкладывать малость побольше, чтобы помочь тебе расплатиться?

      – Нет, я уже прикидывал. По-другому никак.

      «Не уступай, Эдвард», – подумала Абита, шагнув вперед.

      Эдвард, взглянув на нее, заметил ее возмущение. Ни слова не говоря, Абита яростно, страстно замотала головой.

      – Прости,