Как взрыв сверхновой. Эмиль Вейцман

гебраисту:

      – Сейчас начнется новая атака.

      И действительно, сначала раздалась команда по-ассирийски, потом в сторону израильтян (а именно они были обороняющейся стороною) полетели стрелы. Израильские воины тотчас подняли щиты, защищая туловище и голову.

      – Артподготовка! – слегка усмехаясь, чуть слышно произнес Африкантов. – Кончат стрелять и двинутся на противника. Снова рукопашная закипит. Кстати, Сергей Васильевич, к какому году Вы бы отнесли происходящее событие?

      – Полагаю, мы присутствуем при взятии Самарии ассирийским царем Саргоном. Ветхозаветные времена. Вы согласны?

      – Полностью. И, стало быть, семьсот двадцать второй год до нашей эры. Падение Израильского царства. Пленение последнего израильского царя Осии. Ага, началось…

      Ассирийские воины двинулись на израильтян. Было, однако, видно, что очередная атака снова закончится ничем. Наступающая сторона явно не обладала нужным превосходством в живой силе и, стало быть, не могла ни окружить отступающего противника с флангов, ни прорвать его линию обороны в центре. К тому же израильтяне защищались отчаянно – ведь они прикрывали отступление довольно большого обоза с женщинами и детьми, с имуществом и мелким рогатым скотом. Колеса повозок скрипели, ослы и мулы, запряженные в них, время от времени громко ревели, а овцы и козы жалобно блеяли.

      – Любезный Иван Петрович! – сказал профессор Константинов. – Если мне не изменяет память, то ассирийцы после падения Самарии угнали в рабство более двадцати семи тысяч израильтян. Десять колен израилевых из двенадцати.

      – Кому-то, похоже, удалось вырваться, – Африкантов кивнул в сторону рукопашной. Она явно складывалась не в пользу атакующей стороны. – Постойте. Кажется, жрец собрался снова заговорить.

      На одной из повозок обоза полулежал древний, изможденный жрец, облаченный в белое одеяние с голубым подбоем. Рядом с повозкой шагал стройный, тонкий юноша, тоже в белом с голубым подбоем. Жрец, долгое время не подававший никаких признаков жизни, вдруг вздрогнул и приподнял правую, исхудалую руку. И тут все, присутствующие на воспроизведении биозаписи, увидели, как у левия на безымянном пальце правой руки мрачно блеснул рубин.

      – Да это же…

      Константинов посмотрел в сторону Лифшица, сидящего в специальном кресле и опутанного с ног до головы проводами. Рубиновый перстень на пальце у жреца был полностью идентичен перстню Александра Михайловича.

      Все, присутствующие в экспериментальном зале, испытали одновременно некое чувство, очень схожее с чувством зрителей очень хорошей детективной кинокартины в тот самый момент, когда события приобретают совершенно неожиданный поворот. А вокруг людей 20-го века тенями давно ушедших из жизни людей разыгрывалась библейская драма из эпохи 8-го века до христианской эры, драма, в которой дряхлый жрец бога Яхве начал свой очередной монолог. Смысл монолога был хорошо понятен профессорам Африкантову и Константинову, двум авторитетам