Шняга. Ангелина Злобина

а был…

      Шевлягин отчаянно выпалил:

      – Да ети ж вашу мать! Бутылку с письмом, что ли, в реку кинуть?!

      Егоров вяло одобрил:

      – Кидай. Когда-нибудь археологи найдут.

      – Вот жизнь! – Шевлягин взмахнул руками, и в коридоре стало светло, – помрёшь тут и никакой помощи не дождешься!

      – Гена, если помрёшь – даже не сомневайся! – и обмоем, и закопаем, и помянем, как положено, – заверил Егоров. – Окажем тебе последнюю помощь.

      – Это успеется! – Шевлягин раздраженно отмахнулся, и свет погас.

      – Я, между прочим, письмо в газету отправил, – чуть поостыв, добавил он.

      Славка пожал плечами.

      – Толку-то.

      – Ещё до дождя, – уточнил Шевлягин.

      – Люся! – снова громогласно проорал Славка, «Люся!» – позвало эхо мужским хором,

      – когда письма из ящика вынимают?

      – По четвергам обычно, – ответил Егоров вместо Люси, – только вот сегодня, например, тоже четверг…

      – А дождь начался в пятницу! – запальчиво выкрикнул Шевлягин, – и значит, письмо в редакции давно уже получили! Не может их не заинтересовать информация про такой объект, как Шняга, не-мо-жет! В таких случаях снаряжают экспедицию, начинают исследования…

      На самом деле, Шевлягин не помнил, в какой именно день начался дождь, но ему отчаянно хотелось возмутить застоявшееся унылое равнодушие, заставить всех поверить, что возможен другой ход событий, и что есть на это причины, хоть и не для всех пока очевидные. Шевлягин и сам не заметил, как в пылу доказательств, не особенно убедительных даже для него самого, он зачем-то называл Славку – боровом, Корбута – куркулём, а Егорова упрекнул в пессимизме и высокомерии самого опасного и зловредного типа. Обличая и негодуя, оняростно размахивал руками, и свет в коридоре мигал, как на корабле, терпящем бедствие. Плечи Славки-матроса развернулись, мускулы напряглись, Шевлягин умолк на полуслове, зажмурился и пригнулся, но огромный кулак, намеренно промахнувшись, врезался в стену.

      – Идём, краевед! – рявкнул Славка. Он накинул капюшон, шагнул через комингс и быстро сбежал по трапу.

      Егоров и Шевлягин, секунду помедлив, поспешили за Славкой. Корбут выглянул наружу и посмотрел на три исчезающие за дождём фигуры. Закинув руку за спину, он почесал спину над лопаткой, зевнул и пошёл к своему отсеку.

      На Загрячихе дорога превратилась в песчаный размыв с продолговатыми лужами. По мосту в сторону Перцовой бежал широкий поток. Славка пересёк затопленную площадь, сорвал со стены магазина почтовый ящик и с размаху грохнул им о бетонную ступень. Ящик распался, вмиг превратившись в жестяной лом со следами голубой краски и ржавчины. Из его нутра во все стороны брызнула вода и ошмётки размокшей бумаги. На ступеньку вывалился комок слипшихся писем.

      Шевлягин и Егоров подошли и остановились, молча глядя на то, что осталось от знакомого с детства предмета, оказавшегося на удивление непрочным.

      Шевлягин наклонился, отклеил от бумажного кома сырой конверт и глухо сказал:

      – Оно.

      С остальных открыток и писем смыло все надписи, и только на