Ничего личного. Олег Бойко

войнушка. А когда Вероника родилась, вдруг понял, какое это счастье – девочка. Девочки любят своих отцов, если те их тоже любят!

      – А я боюсь…

      – Чего боишься?

      – Не самого ребенка и не ответственности, а того, что ничего не знаю об этом. Как на руки взять, как купать, кормить, спать укладывать? Что делать, если он… или она кричит? Как понять, чего хочет?

      Впервые за наш разговор и вообще за наше с ним знакомство, я вдруг увидел на лице отца Вероники улыбку и услышал, как он смеется.

      – Ха-ха! Это пройдет, как только ты впервые возьмешь дочку на руки! Вот увидишь. Ты сразу поймешь, ради чего все было до ее рождения и для чего должно быть после. Ты будешь готов порвать на куски любого, кто только может причинить ей вред! И силы появятся и уверенность в себе. Поверь!

      Ей Богу, если бы не знал, что передо мной сидит бывший десантник, принимавший участие в боевых действиях, то, наверное, не удивился бы его увлажнившимся глазам.

      – Так что, будь уверен, если я все-таки узнаю, кто тогда сбил Веронику, и эта мразь еще ходит по земле, я его найду и удавлю голыми руками! Он мне за каждый волос на ее голове ответит… за каждый день ее жизни… и за каждый наш с Надей день без нее! Убью и глазом не моргну!

      – И сможете с этим жить? – скептически спросил я, искренне считая, что подобные слова люди обычно бросают на ветер либо в силу своей склонности попусту молоть языком, либо, что называется, по пьяни.

      – Я? – отец Вероники еще раз глубоко затянулся, выдохнул в потолок струю дыма и, наклонившись над столом, затушил окурок в тарелку. – Смогу! Или я, по-твоему, в Афгане и в Чечне полевой кухней заведовал и картошку чистил?

      – Ну, там война была…

      – А здесь тебе не война? – он мотнул головой в сторону окна. – Человек человеку – волк! Все то же самое, только официально убивать не разрешено. А тот, кто пошустрее или блат имеет, ничем не гнушается… И таким вот как раз убийства с рук сходят!